Вспомним, с какими умонастроениями приступали сотрудники новообразованной Академии к работе.

Возможно, наиболее точно сущность самоощущений недавних профессоров, приват-доцентов и студентов российских университетов выразил Н. Е. Эфрос: «Даже наиболее отгораживающийся от революции, думающий, что его душевная сердцевина, его психика не захвачены революционными вихрями, не потрясены в великом сдвиге, – только еще не осознал, не дал себе отчета, как многое и как значительно изменилось в его душевном мире, до самых укромных уголков этого мира, перестроилась психическая подпочва, изменились острота восприятия, тон чувств, реакция на впечатления.

Если не сознательно, то подсознательно переоценены многие ценности, может быть, – самые крупные. Пускай даже переоценка в разных душах шла в разных направлениях, но она шла всюду, и следы этого пролегают глубоко. Все стали иные»[1159].

При этом еще и в 1925 году, спустя восемь лет после октябрьских событий, безусловным сотрудничество с советской властью не было. Об этом можно судить, например, по репрезентативной статье президента ГАХН Когана, в которой автор даже как-то меланхолично констатировал: «…наибольшую пользу принесет в наше время тот, кто сумеет привлечь наибольшее количество квалифицированных специалистов и побудить их работать для советской власти»[1160]. Из фразы явствует, что это было непростой задачей.

Само учреждение Академии, возникшей по инициативе властей, означало взятие под контроль и строгую регламентацию деятельности ученых, включение их в государственные планы, конкретику задач. К исходу 1920‐х это обозначилось со всей определенностью и стало началом конца ГАХН.

Необходимо сказать и еще об одном, принципиально важном обстоятельстве. В последние годы принято рассматривать ГАХН как замечательный образец организации вольнолюбивых ученых, своеобразную Телемскую обитель первого десятилетия советской власти. Стоит уточнить положение вещей. Если отступить на шаг назад, становится очевидным, что ГАХН была, скорее, единичной уступкой, свидетельством оскудевания былого богатства разнообразных гражданских, научных в том числе, обществ, клубов, союзов, которые существовали в России в первые годы XX века. «В 1912 году в одной только Москве действовало более шестисот ассоциаций, около пятисот существовало накануне Октября в С-Петербурге»[1161]. Гражданские институты и добровольные общества активно действовали в таких областях, как наука и техника, литература и искусство и т. д. В предреволюционные годы негосударственные институты укрепляли свои позиции, создавая начатки гражданского (и интеллектуального) общества в России. «Для многих представителей московской интеллигенции 1900‐х годов – актеров, художников, музыкантов, литераторов и др. – проведение времени в Литературно-художественном кружке было обязательным. Они так привыкли к его посещению и общению там, что не мыслили себе возможности провести вечер где-то в другом месте»[1162].