Если чиновники Министерства иностранных дел и были недовольны такой разбавленной версией составленного ими панегирика Европе, министр иностранных дел не планировал раскачивать лодку. Сэр Алек Дуглас-Хьюм заявил, что вполне доволен. «Еще одна великолепная речь, – пометил он на своей копии проекта речи за несколько дней до начала визита. Его единственный вопрос касался другой речи, которую Королеве предстояло произнести на второй день своего турне перед городским советом Парижа в городской ратуше. В этой речи была строчка: «Большая часть судеб Европы течет в Лондоне и Париже, подобно их рекам». «Очень хорошо, – вежливо прокомментировал сэр Алек. – Но точно ли судьба течет, подобно реке? Не могу с уверенностью утверждать!»

Версаль

Версаль

Отреставрированный Версальский дворец редко выглядел так блестяще со времен Марии-Антуанетты. Когда визит был закончен, сэр Кристофер Соумс написал министру иностранных дел: «Версаль в тот вечер казался восстановленным именно для тех целей, ради которых он был построен, он был сбывшейся мечтой об исчезнувшем королевском великолепии». Президент Помпиду распорядился показать гостям балет – укороченную версию призрачной «Жизели», – а затем провел Королеву через Галерею Котелля в зал, где был накрыт обед на 150 персон за столом, освещенным 480 канделябрами.

Однако оставалось еще немало лет до того, как этикет позволит произносить речи до начала банкета. В 1972 году этикет по-прежнему предписывал проявлять красноречие только после обеда. Королеве и президенту Помпиду подали фуа-гра из Перигора[234] (и Chateau d’Yquem 1949 года), пирог с омарами, баранью ножку из Сен-Флорантена[235] и клубничный пирог с глазурью, и лишь затем можно было начинать важные выступления. Если можно утверждать, что присоединение Великобритании к Европейскому Союзу было в некий момент короновано, вероятно, это состоялось именно в тот вечер. Благодаря незабвенным урокам Тони де Беллэйг (и, возможно, небольшой помощи лингафонных записей), общение весь вечер велось почти исключительно на французском.

Президент Помпиду в начале своей речи заверил Королеву в «единодушной дружбе и уважении» со стороны народа Франции – чувствах, основанных на «глубокой симпатии к человеку, который несет бремя Короны с такой грацией и достоинством».

Назвав Британию и Францию «двумя старейшими нациями Европы» (заявление, после которого многие страны могли бы обоснованно оспорить), он вспоминал о временах, когда две эти страны были «на ножах и в то же время испытывали страстное притяжение друг к другу». Сотрудники комитета Министерства иностранных дел по составлению речей так нервничали из-за возможных упоминаний о генерале де Голле, что даже порекомендовали Королеве вообще не произносить его имени, если только президент Помпиду не сделает это первым. Кристофер Эварт-Биггс, бывший тогда советником британского посольства[236], предупредил, что это было бы «бестактно». Однако президент Помпиду не собирался воздерживаться от упоминаний своего предшественника.