Светлый фон

– Федеративная республика является, по сути, буржуазной страной, – объяснил президент, – и общественные отношения в ней буржуазны. Согласно общепринятой практике, когда гость из-за рубежа, имеющий тут родню, дает обед, его близких родственников, как правило, обязательно приглашают.

И неважно было, что кое-кто из них два десятилетия назад щеголял свастикой. Если немецкие родичи Королевы окажутся вычеркнуты из списка королевских гостей, президент Любке будет подвергнут «очень суровой критике».

В конце концов на обеды и приемы были без особого объявления об этом приглашены такие малоизвестные личности, как герцог Брауншвейгский[296] и принц Георг Ганноверский[297]. Королева и герцог в середине турне также провели уик-энд в полном уединении с некоторыми родственниками герцога, не в последнюю очередь для того, чтобы он мог показать Королеве места, знакомые ему с детства. Среди них был замок Салем, бывшая резиденция дяди герцога принца Максимилиана Баденского, и место, где юный принц Филипп провел некоторые годы учения.

– Это был частный уик-энд, и пресса их не беспокоила, – вспоминает сэр Уильям Хезелтайн. – Помню, как я пытался пройти в огромные двери мимо сторожевых собак.

Британская пресса по большей части дала очень благоприятное освещение этому визиту, хотя королевский фотограф Реджинальд Дэвис помнит, что это было сделано из уважения к Королеве, а не к хозяевам. Он вспоминает, что некоторых представителей британской прессы всегда коробило от звуков государственного гимна Германии[298] и они демонстративно отказывались встать в знак уважения.

– Когда начинали играть их государственный гимн, мы старались выйти и отойти подальше, – говорит он.

Однако единственный эпизод, который мог бы стать причиной дипломатического инцидента, касался не британских и не немецких СМИ, а французских. Горделивые галлы восприняли как обиду речь Королевы в Кобленце 20 мая, в которой она косвенно упомянула о самой знаменитой англо-германской победе в истории. Этот государственный визит состоялся всего за несколько дней до 150-летия битвы при Ватерлоо, и Королева упомянула фельдмаршала Пруссии принца фон Блюхера, чье, пусть и запоздалое, появление помогло в 1815 году герцогу Веллингтону одержать победу над Наполеоном. На самом деле Королева не говорила о Ватерлоо. Она просто использовала метафору.

– За пятьдесят лет мы слишком часто слышали о том, что нас разделило, – сказала она. – Давайте же теперь приложим больше усилий, чтобы помнить о том, что нас объединяет.

Французы, подстрекаемые, вероятно, своим президентом, подняли страшный шум. «Чудовищный промах Королевы Елизаветы», – гласил заголовок в газете Paris-Presse. Даже обычно трезвомыслящая газета Le Figaro призывала положить конец «празднованию побед» (хотя газета и не стала требовать переименования Триумфальной арки, Аустерлицкого вокзала и множества прочих достопримечательностей, получивших название в честь собственных побед Франции). Министерство иностранных дел распространило забавный информационный бюллетень о французской «истерике», а немецкая пресса обливала презрением своей слишком чувствительных соседей.