* * *

Уважение к Кропоткину распространялось даже за пределы Европы и Америки. Так, специально приезжали повидаться с «мудрецом Запада» такие мыслители Востока, как знаменитый философ Веданты и йог Свами Вивекананда (1863–1902), общавшийся с Петром Алексеевичем в Париже в 1900 году[1029], и видный цейлонский реформатор буддизма Анагарика Дхармапала (1864–1933)[1030]. Анархисты из Китая и Японии читали и переводили его книги, были страстными приверженцами его идей и пытались воплотить их на практике. В обеих странах в 1920–1930-х годах предпринимались даже попытки издать «полное» собрание сочинений Петра Алексеевича!

Китайский анархист-индивидуалист Хуа Линь, мечтатель, думавший о разрушении границ не только между народами и людьми, но также между человеческим и животным миром и призывавший разработать общий разговорный язык для всех живых существ, по рекомендации Жана Грава побывал у Кропоткина в годы Первой мировой войны. В 1917 году он отправился назад, в Азию, на Филиппины, где помогал организовать китайское рабочее движение[1031].

А японский писатель Арисима Такэо (1878–1923), сторонник идей Льва Толстого, еще в 1907 году совершил настоящее паломничество к дому русского анархиста и долго беседовал с Кропоткиным о теории и практике взаимопомощи. Позднее, вспоминая об этих разговорах, он передал земельные владения своей семьи на острове Хоккайдо крестьянам-арендаторам[1032]. Петр Алексеевич вручил посетителю из Страны восходящего солнца письмо для японского анархиста Котоку Сюсуй (1871–1911)[1033]. Память о Русско-японской войне была все еще жива, но это не мешало русскому анархисту дружески встретить японского антимилитариста.

«Он был как скала, стоящая в море, – с восторгом вспоминал писатель. – Его широкую грудь прикрывала одежда простого люда. Он обменялся со мной рукопожатием. В моих глазах стояли слезы… В ходе разговора я задал какой-то вопрос о "Взаимопомощи". Чтобы лучше ответить на мой вопрос, он повел меня в рабочий кабинет, посадил меня на диван и сел рядом со мной, а затем бережно начал объяснять. Я позабыл о том, что я в Англии и что я японец; я уже не знал, где находится этот кабинет. Я был маленьким ребенком, сидящим рядом со стариком-отцом и слушающим его добрые родительские слова»[1034].

Да, современники, знавшие Кропоткина в это время, отзывались о нем как о человеке добросердечном, добродушном и обычно терпимом – толерантном, как сказали бы сегодня. «По внешности и обращению, – вспоминал его племянник Николай, – П[етр] А[лексеевич] был любезным, изящным человеком; чувствовалось его военно-светское воспитание, и он походил на переодетого военного. Он был находчив и остроумен; в свое время был отличным танцором и наездником. Был всегда любезен с окружающими, а по отношению к женщинам у него была немного старомодная, рыцарская манера. ‹…› Я сказал бы, что в своей, как это называют, "аристократической" манере он был самый крайний демократ, считая, что все не только должны, но и могут всегда усвоить соответствующую манеру в обращении»[1035].