Часть вторая. Граф Витте и его внук

Часть вторая. Граф Витте и его внук

Памяти того, кто вдохновил эти страницы.

I. Белый дом на Каменноостровском

В белом доме на Каменноостровском шторы в кабинете Сергея Юльевича Витте были, как обычно, наполовину спущены. Улица была почти пуста. Изредка темными запятыми на снегу проезжали сани. Плохонький деревянный дом напротив, выкрашенный коричневой краской, в котором расположился трактир, был весело освещен. В окнах виднелись люди за столами. Половой в ситцевой рубахе без конца наполнял самовар, и он светился золотым пятном. Медленным, тяжелым шагом хозяин комнаты подошел к окну. Он машинально наблюдал за происходящим в гостинице; но мысли его были далеки от этой банальной картины! Он думал о двух вещах, которые были для него дороже всего на свете: своей стране и своем внуке. Оба эти предмета поглощали все его думы. Он видел, как в светлом будущем его страна будет процветать, а ребенок станет взрослым и будет верно служить отчизне. Он внушит этому крошечному созданию, только что родившемуся в его доме, свой высочайший идеал – любовь к России. От этих мыслей его широкий лоб разгладился, а суровые черты смягчились. Выражение бесконечной нежности, идущей из самой глубины души, разлилось по его лицу. Он оторвал листок календаря, на котором стояло 15 февраля 1905 года; своим иероглифическим почерком вывел: «День рождения Льва» – и с улыбкой аккуратно положил этот ценный документ в ящик своего письменного стола. Он с поразительной ясностью осознавал, что с этой незабываемой даты началась новая эра в его жизни, и эта жизнь виделась ему сегодня уже по-новому. Внук… – это слово еще вчера было лишь смутным, невнятным звуком; но со вчерашней ночи, с двух часов утра, оно приобрело чудесный смысл. Его почти огорчала мысль о том, что еще несколько месяцев этот младенец со сморщенным личиком не сможет, потянувшись к нему ручонками, сказать: «Дедушка». Как он мечтал услышать это ласковое имя!

Раздался пронзительный крик; он доносился из детской на верхнем этаже. Он вздрогнул. Со скоростью, на которую он и не думал, что был способен, он взлетел по лестнице наверх. Он с тревогой распахнул дверь и не мог сдержать гнева. Младенец плакал в колыбели; няня, занятая какими-то делами, выходила и возвращалась; бабушка спокойно беседовала в углу с доктором, и никто в этой комнате очевидным образом не обращал ни малейшего внимания на отчаяние его маленького Лёвы. Он мог допустить равнодушие со стороны других, но поведение его жены, обычно такой отзывчивой, привело его в замешательство. Он с тревогой спросил у нее, что с малюткой и как его можно успокоить. Он прекрасно видел по выражению глаз ребенка, как тот страдает. Она же с улыбкой ответила: «Сережа, ты ничего не понимаешь, все младенцы так плачут, это совершенно ничего не значит; он развивает свои легкие, просто он голоден». Это объяснение его не удовлетворило; он хотел, чтобы были приняты решительные меры, правда, он не знал, какие именно. Однако младенец кричал все сильнее, а люди, которые должны были им заниматься, почему-то совершенно не спешили. Дедушка был возмущен, и хотя его здесь считали несведущим, он заявил, что наведет здесь порядок.