* * *

Если Рузвельт, недавно вступивший в войну, в определенном смысле учился, то его учителем в эти месяцы и дни был У.Черчилль. Многое он просто имитировал. Прибыв в Вашингтон, Черчилль захватил с собой часть карт из знаменитой подземной «комнаты карт», которую можно было назвать нервным центром Британской империи. Рузвельт проявил к «мини-комнате карт» чрезвычайное внимание и после отбытия английского гостя создал на первом этаже западного крыла Белого дома свою «комнату карт».

Рузвельт и Черчилль волею обстоятельств стали крупнейшими деятелями дипломатии своего времени. Напрашивается их сопоставление. Многие близко знавшие их наблюдатели утверждают (как, в частности, врач Черчилля лорд Моран. – А.У.), что между ними не было ничего общего, кроме совместно ведшейся войны, что их союз был «браком по расчету». Общей виделась лишь очевидная человеческая незаурядность и исключительная погруженность в себя. Исследователи предпочитают говорить об их отношениях не как о «дружбе», а как о «партнерстве» (скажем, историк Дж.Лэш вынес это определение в заглавие своей книги: «Партнерство, которое спасло Запад»). Но во взаимоотношениях этих двух политиков было много и личных эмоций. Черчилль был на восемь лет старше Рузвельта и он был членом британского кабинета в то время, когда Рузвельт выпускал студенческую газету. К моменту их личного сближения он уже четыре десятилетия был в центре британской и мировой политики, но он обращался к Рузвельту всегда с подчеркнутым пиететом: «Мистер президент», тогда как послания Рузвельта начинались обращением «Уинстон». Рузвельт с завистью отзывался о литературном таланте Черчилля. «Кто пишет Уинстону речи?» – таким был первый вопрос Рузвельта Гопкинсу, вернувшемуся из Лондона в начале 1941 года.

В то же время, как полагает американский историк Дж.Бернс, у Черчилля, наследника великой дипломатической традиции, искусного в черной магии дипломатии, наблюдалось «фатальное непонимание значения огромных сил, порожденных революциями в России, Китае и других местах. В сравнении с Рузвельтом, его поле зрения было далеким, но узким; он видел взаимосвязь военной стратегии и послевоенного баланса сил в Европе, но он не мог представить себе подъем народных масс Азии и Африки. Как и Рузвельт он был оппортунистом и импровизатором в своем подходе к великой стратегии, но ему не хватало всеобъемлющих принципов, которые давали бы ему, по меньшей мере, общее направление и фокус в отношении рутинных ежедневных решений Рузвельта. Черчилль действовал так, как он однажды восхищенно написал о Ллойд Джордже: «Он обозревал проблемы каждое утро глазами незатемненными предвзятыми мнениями, прошлыми оценками, прежними разочарованиями и поражениями», и в присущем военному времени калейдоскопе меняющихся ценностей и потрясающих событий его стратегия основывалась скорее на интуиции и проницательности, чем на долговременных, заранее установленных целях. Подвижный, эффективный, энергичный, он не имел твердого направления движения и полноты обзора, чувства пропорции и времени, отличающих великого стратега. И его стратегия была ориентирована на Запад; Рузвельт, по меньшей мере, бросал взгляды на взрывную энергию, зреющую в миллиардных людских массах».