Черчилль, чувствуя, что он теряет вес в «большой тройке», выступил навстречу советской позиции по польскому вопросу. Предлагаемая советским правительством Польше компенсация за утраченные ею в 1939 году Западную Белоруссию и Западную Украину была более чем справедлива. Польше предлагались бывшие немецкие территории (Восточная Пруссия и Силезия) – территории гораздо более ценные, «чем болото, расположенное в районе реки Припять». В индустриальном плане это один из наиболее развитых районов Европы, и Польша не может жаловаться. «Следует сказать полякам, что русские правы, что им предлагается справедливая и выгодная сделка. Если поляки не пойдут на нее, мы не сможет им помочь». Сталин при этом вынул карту старой линии Керзона с территориальными обозначениями, указанными в телеграмме, посланной в 1920 г. лидерами Антанты. Отмеченные названия городов указывали, какой видела границу между Польшей и Россией далеко не дружелюбно настроенная в отношении русских Антанта в 1920 г. На это премьер-министр сказал, что «ему нравится эта карта и он скажет полякам, что, если они не примут предлагаемой границы, то будут дураками. Он напомнит им, что, если бы не Красная Армия, они были бы полностью уничтожены. Он скажет, что им предоставляется прекрасное место для жизни – более 500 км в каждую сторону от середины страны».

В последний день тегеранской конференции Рузвельт заявил Сталину, что одобрил бы перенос восточной польской границы на запад, а западной польской границы – до реки Одер. Правда, Рузвельт сделал оговорку, что потребность в голосах польских избирателей на президентских выборах 1944 года не позволяет ему принять «никакое решение здесь, в Тегеране, или наступающей зимой» по поводу польских границ. Склонившись над картами, Черчилль и Сталин обозначил то, что Черчилль назвал «прекрасным местом для жизни поляков» – их новые границы.

Полагаем, не будет ошибкой сказать, что в ходе Тегеранской встречи «большой тройки» Рузвельт внес коррективы в свой стратегический план создания опеки «четырех полицейских» и расклада сил внутри четырехугольника. Сущность этих корректив заключалась в том, что президент пришел к выводу о возможности достаточно тесных и взаимовыгодных советско-американских отношений в будущем мире. Мир, в котором США и СССР будут друзьями, определенно виделся как более стабильный, более надежный, более упорядоченный. Две наиболее мощные державы мира, найдя общий язык, самым надежным образом гарантировали мир от войны.

Понятно, как далек был от этого оптимизма Черчилль. Его врач отметил охватившую премьера – и столь нехарактерную для него – черную меланхолию. Вскоре после Тегеранской конференции Черчилль сказал леди Вайолет Бонэм-Картер, что “впервые в жизни я понял, какая мы маленькая нация. Я сидел с огромным русским медведем по одну сторону от меня и с огромным американским бизоном по другую; между этими двумя гигантами сидел маленький английский осел”. Несмотря на явное физическое истощение, Черчилль после Тегерана решил посетить в Италии генерала Г.Александера. «Он может быть нашей последней надеждой на спасение. Мы должны что-то делать с этими проклятыми русскими».