Неподалеку от Черчилля расположился президент Трумэн, и к нему Черчилль отправился на второй день. Проговорив с ним два часа, премьер-министр вышел со словами: «Я могу с ним работать». Черчилль в мемуарах: «Трумэн произвел на меня впечатление веселой, точной, блестящей манерой разговора и очевидной силой в принятии решений». После этой встречи Черчилль поехал осматривать руины рейхсканцелярии, по ней его провели русские.

«Река крови потекла между германской расой и народами почти всей Европы. Это не была горячая кровь битвы, где на удар отвечают ударом. Это была холодная кровь расстрелов и эшафотов, которая оставляет неистребимый след поколениям и столетиям», – записал Черчилль. Но «возле автомобиля собралась толпа берлинцев… Моя ненависть умерла вместе с их капитуляцией, и я был тронут проявлением их приязни равно как и нищенским внешним видом». По свидетельству капитана Пима, осматривая руины, Черчилль заметил: «Вот что было бы с нами, если бы победили они».

Осматривая Цецилиенгоф, Черчилль встретился со Сталиным. Тот прежде всего сообщил о демаршах японских дипломатов: «Японцы осознают мощь союзников и очень напуганы. Что такое безоговорочная капитуляция, можно видеть здесь, в Берлине и в остальной Германии». Черчилль сказал, что Британия «приветствует Россию как великую державу и особенно как державу морскую. Чем больше кораблей плавает по морям, тем лучше будут наши отношения». Сталин был изумлен тем, что Черчилль взял с собой Эттли: как можно представить себе поражение на выборах? Перейдя к менее значимым предметам, Сталин сказал, что начал курить сигары, на что Черчилль откликнулся, что фотография Сталина с сигарой произведет сенсацию. Как бы ни повернулась далее история, но на данном этапе очевидцы фиксируют слова Черчилля, которые тот повторил многократно: «Мне нравится этот человек». Иден пишет, что премьер попал под необъяснимое влияние. Он пытался сказать Черчиллю, что им манипулируют – никакого отклика.

На этом этапе Трумэн сознательно стремился создать о себе мнение как о решительном и жестком политике, и был доволен, когда это ему удавалось. Матери он писал после первой встречи со Сталиным и Черчиллем: «Стоило мне занять пост председателя, как я заставил их двигаться». Сталин показал склонность сотрудничать при решении спорных проблем, что же касается Черчилля, то, казалось, что он поглощен предстоящими выборами, которые по его словам, «нависли надо мной как неизбежность». Можно сказать твердо, что Черчилль был не в лучшей форме, а это всегда сказывалось в потере им чувства такта, в исключительном многословии, которое явно раздражало его коллег по переговорам. Даже близкий к премьеру Кадоган записывает: «Он встревает в любую проблему и говорит немыслимую чушь, рискуя ослабить наши позиции по всем вопросам». Президент ждал известий из Аламогордо и ему было нелегко переносить словесный поток своего младшего западного партнера, чьи мысли были сейчас на предвыборной битве в Англии.