Фреда готова была заткнуть уши и бежать куда глаза глядят. Она не переставала удивляться терпению Марии, которая могла хоть десять, хоть двадцать раз слушать одну и ту же арию, которая, кто бы ее ни исполнял, все равно не становилась веселой. Но куда хуже было, когда патефон наконец умолкал.

Это бывало в мгновения, когда вдруг налетал ветерок тревоги, приносивший с собой мучительные ожидания и неосуществимые стремления. И тут все, что она считала единственной своей радостью и единственным смыслом жизни, казалось ненужным и бесполезным. Охватывало беспредельное безразличие, думать о роли больше не было сил. Все, что она делала, выглядело пустым и беспомощным. Да и к чему эти попытки? Во имя чего? Ради кого? Мысли о том, что люди во все времена страдали от одиночества, тоски, от неразделенной любви, нисколько не утешали. Трагические судьбы женщин, в воплощение которых на сценических подмостках вложила и она частицу души, понимая и сострадая им, больше не приносили успокоения, не помогали забыться.

Она оставляла всякие попытки и часами лежала на диване, молчаливая, хмурая, замкнутая. Иногда пыталась забыться в чтении. Возвращалась к любимым поэтам юности, читала вслух стихи, которые помнила, или жадно глотала новые, доселе не известные.

Вот еще одна великая душа, вместе с тем такая близкая и понятная, которая обращается к каждому из нас:

Ах! Это значит, что нужно смириться? Подняться из праха и идти дальше? Всей силой ума она понимала, что именно такова ее участь, раз уж вступила на свой тернистый путь. Сердце, однако, сопротивлялось. Нет. Она больше не может, не в состоянии… Да и не хочет. Не хочет, чтоб жизнь обделила ее радостью. Хочет чувствовать себя счастливой. Не так, как на сцене, когда опускается занавес и театр разражается аплодисментами, а сцена заполняется цветами. Такое счастье безгранично. Однако она мечтает о другом. Может, более мелком, не столь значительном, но крайне нужном ей. Хочется видеть устремленный на себя дерзкий взгляд, ощутить крепкое объятие обхватывающих плечи рук, как это было на съемках, то сладкое блаженство, которое охватило ее при деланно страстном прикосновении губ. Деланно страстном? А если эта страсть была вовсе не деланной?

И вновь ее охватывало полнейшее безразличие. И снова она неподвижно лежала на диване, ощущая холод и пустоту в душе. Пока не начинала приставать Фреда:

— Aber das ist unmöglich! Ах, мадам Мария! Опять предаетесь ипохондрии. А все оттого, что слишком много работаете. Женщина в ваши годы должна жить полнокровной жизнью, не забывать об удовольствиях. Сколько красивых вещей можно иметь в этом городе на ваши деньги! Если позволите, я посоветовала бы надеть ваше новое крепдешиновое платье, шляпку из рисовой соломки, и — на улицу! К людям! Посмотрите только, какое теплое солнышко, каким бальзамом дышит воздух! Если хотите, и я пойду с вами. Пошли, пошли! Кто вас привязывает к этому дивану!