Однако сразу же, словно заранее стоя на страже, как сладкое-сладкое утешение, родилась мысль, которая окрылила ее, приняла реальные контуры. Чио-Чио-Сан? Аида?

Чио-Чио-Сан!

По мере того как поезд приближался к Вене, все постепенно становилось на свои места, и теперь уже дни, проведенные в Кишиневе, начинали казаться приятными, полными очарования, которое, возможно, осталось в душе от цветущих лип, от музыки, звучавшей в вечерней тишине в глубине Общественного сада, даже от ночи после похорон Ионела, полной печали, но и покоя, которую она провела в разговорах с мамой, от сердечных бесед с Тали. То были мгновения, в которых она искала поддержки, опоры накануне возвращения в места, где никто ее не ждал. Даже припомнился случай, который тогда, в минуты, омраченные смертью и похоронами, конечно же развеселить не мог, хотя был все же забавным.

В последнее мгновение у нее была в самом деле гротесковая встреча. Они с Лялей и Тали остались у подножки вагона, остальные уже ушли: мадам Терзи торопилась на работу, в кинотеатр, мама едва держалась на ногах, и Мария попросила отца с неней Миту поскорее увести ее домой. У Ляли еще оставалось время помахать вслед поезду платком за всех провожавших, Тали же появилась в самую последнюю минуту. Не успела она вручить Марии огромный букет лилий, как вдруг раздался звон шпор, шелест аксельбантов, и все они внезапно оказались окруженными со всех сторон группой военных. На самом деле их было только трое, однако этот звон, ослепительный блеск сапог и козырьков фуражек, энергичные жесты, когда подносились к фуражкам руки, создавали впечатление, будто их тридцать.

— Какой сюрприз! Какой приятный сюрприз, господа! — воскликнул один из военных, делая глубокий поклон. — Разрешите, милая дама, вашему старому и постоянному почитателю выразить свое глубочайшее почтение, к которому присоединяются и мои друзья: локотенент Продан и капитан Дидеску. Если б вы перенесли время визита на два месяца вперед, то увидели бы такие же нашивки и на эполетах вашего покорного слуги.

И снова прищелкнул шпорами, еще раз низко поклонившись.

Мария весело усмехнулась. Перед ней был Шербан Сакелариди.

— Я искренне сожалею, сударь. Ради такого знаменательного события в самом деле стоило бы опоздать.

Сакелариди не заметил иронии в ее словах.

— Прелестно! Но какая утонченность, господа, какой шарм! Пусть посмотрит Европа, что может дать провинция. Браво!

Он был все тот же неисправимый болтун, но, боже, во что превратился молоденький стройный офицер с тонкой талией и такими милыми, приятными чертами лица! Перед ней стоял грубый, неотесанный солдафон с лицом, давно потерявшим прежнюю привлекательность, с опухшими красными веками и черными мешками под глазами. В чем тут дело? Бессонница? Частые выпивки?