— Что же все-таки случилось с Сандро?

— Умер в Риме.

— В Риме? Но что он делал в Риме? — задала она бессмысленный вопрос: какое, в самом деле, значение имело, почему Моисси оказался в Риме?

— Снимался в фильме. Все же согласился. Он ведь всегда был непоседой, не мог долго усидеть на месте.

Последовали подробности. О похоронах в Милане. О прощальном слове Стефана Цвейга. Но смысл сказанного уже не доходил до Марии. Не стала она и слушать до конца оперу. От легкой, приятной музыки становилось не по себе. Все вокруг словно рушилось. Вот покинул ее, и покинул навсегда, еще один добрый, великодушный друг. Человек большой души, мудрый и понимающий наставник! А какого артиста потерял мир! Мир, который становится все более безразличным к таким потерям.

Она закрылась в своей комнате в пансионе «Ингеборг», не выходя даже к столу, жила одним желанием приблизиться к измученной душе женщины, в последнее время всецело овладевшей ее вниманием. То была тень, но тень живая, властно влекущая к себе. Мадам Баттерфляй. Нежная и сильная душой Чио-Чио-Сан. Она обложилась старыми журналами, со страниц которых глядел столь знакомый образ, знакомый и в то же время всегда непохожий и разный, поскольку разными были и те, кто воплощал его.

Она даже не представляла себе сопротивления, которое окажет этот образ. Подступиться к нему было не так легко. Воображение и интуиция, так помогавшие обычно, сейчас, казалось, навсегда оставили ее. И ничего удивительного тут не было. Что она знала о манерах, привычках, образе жизни японской женщины? В особенности же о ее душевном мире, сформированном своеобразным воспитанием и не похожей ни на какую другую средой? Ей были понятны чувства всех женщин, роли которых приходилось исполнять. Мими, Виолетта, Татьяна. Даже капризная, неуемная Турандот. Их мир все же можно было себе представить. Чио-Чио-Сан была, однако, из другого мира. Пятнадцатилетний ребенок… Она закрывала глаза и вспоминала, какой сама была в эти годы. Выставка, экзотические животные, первый оперный спектакль, который довелось слушать. Короткие летние ночи и прохлада, плывущая со стороны Иванкова. Лица актеров, снившиеся во сне. Сублокотенент Шербан Сакелариди. Чувство, которое он пробудил в ее душе. Такое кратковременное, преходящее. Но тем не менее…

По всей комнате были разложены альбомы и монографии. Патефонные пластинки с записями одних и тех же мелодий, то мягких, умиротворенных, то полных боли и отчаяния. Самые разные голоса исполняли знаменитую арию, изливающую тоску истерзанной страданиями души…