Счастливых? Да, она была счастлива. Но только тогда, когда он был рядом с ней, как сейчас на берегу Дуная или высоко на Калленберге, откуда покоренный ими обоими город простирался у их ног, или в автомобиле, который стремительно уносил ее по Вайнштрассе к долине Хелленталь, где в одном из ресторанов их ждали друзья и хор девушек, который при их появлении начинал петь «Noi siamo zingarelle»[54]. Петь в честь ее, поскольку слишком мало было жителей Вены, которые не видели бы ее в «Травиате». Откуда и взял Густав это ласковое прозвище. В такие минуты казалось, что ее уносит благодатный поток, который превратил ее доселе однообразную жизнь в сплошной бесконечный праздник. Ничего подобного она до этого не испытывала, даже представить не могла, что такое вообще возможно. Ни с чем не сравнимо, непостижимо, ни на что не похоже. Роли, которые она исполняла до этого, сейчас казались бледными и неубедительными. Поскольку в них не было того волшебного огня, жар которого она ощущала теперь. Да она и не могла бы вдохнуть этот огонь в сценические образы, поскольку просто не подозревала о его существовании. Хорошо, а Саша? Чем были, как назывались чувства, которые она питала к нему? Разве не преследовал ее его образ, разве не горела она желанием нравиться ему? И не была ли счастлива, когда он наконец заметил ее, приласкал, позвал за собой? Да, тогда она тоже была счастлива. И все же там было что-то другое. Но что другое? Наверное, в ее увлечении Вырубовым было стремление, может, неосознанное, нравиться не столько человеку, сколько артисту, знаменитости, признанному и обласканному многими, но предпочевшему другим ее. Боль, которую она испытала при расставании с ним, была не сильнее той, которую она ощущала при расставании с отцом и матерью… Или с хорошим, преданным другом. И эти чувства она сохранит на всю жизнь. То же, что произошло с ней сейчас, наверное, как думала она, не было ни у какого другого человека на всем свете. Просто немыслимо, чтоб кто-то еще испытал до нее эту огромную, беспредельную радость, эту сладкую, всепоглощающую нежность, благодатное дыхание которой осеняло ее и во сне и наяву. И тем мучительнее были мгновения страха, неуверенности, сомнений, которые порой все же проникали в ее сердце.

Что, если она является для Густава всего лишь обычной приятельницей, в обществе которой он коротает время между съемками? Если в один прекрасный день исчезнет так же внезапно, как и появился? Не может быть! Он ведь столько искал ее! Да где там искал? Одни разговоры! И вообще, что происходит между ними? Ведь она сейчас не шестнадцатилетняя девчонка, да и он не в возрасте Коки Томша! Прогулки, развлечения, объятия, убаюкивающий шепот: «Мисси, милая моя цингарелла, дорогой мой цыганенок!» Подарки и цветы. Может, все это и околдовало ее? Вся эта показуха? Но нет, не может быть. Это не показуха. Густав — талантливый актер. Она имела возможность убедиться в этом. И именно потому, что он актер, кто может разгадать его истинные чувства? Но ведь актриса и она. И все же получилось так, что более подлинных чувств, нежели те, которые испытывает она, невозможно найти нигде в мире. Чтоб чувствовать себя счастливой, она должна постоянно ощущать его присутствие. Он должен быть рядом с ней одной, никому более не принадлежащий. И чтоб так было всегда. Иначе она погибнет, умрет. Жизнь без него не имеет никакого смысла… Но имеет ли она права требовать такого дара судьбы? Она, по сути, замужняя женщина? Пусть не сейчас, но раньше, раньше… она ведь была женой Вырубова! Да. Была. Но где он, этот Вырубов? Да и Густав, наверно, знает о нем. Хотя нет, не знает. Однажды она рассказала ему, как появилась в мире театра. И едва дошла до Вырубова, как он перебил: