Любили все в батальоне эту девочку-воина за ее моральную чистоту, за ее преданность общему делу и необыкновенную смелость на поле боя.

Во время бомбежки ее было не упрятать.

— Ничего, осколок меня не коснется, увернусь, — отвечала она на требования уйти в укрытие. И лейтенант вспоминал все подробности: как утром следующего дня бежала Асенька, придерживая санитарную сумку руками. Стоны ее останавливают — она перевязывает раненых, она прикрывает их собою.

Я вижу ее, и перед глазами Большой театр, залитый морем света, золотом блестят инкрустированные ярусы, начиная от бельэтажа и кончая галеркой.

В глубине куполообразного потолка люстра, светящаяся мириадами звезд, а вокруг нее красочные музы. Шелк и плюш, радостный и торжественный говор, одухотворенные лица зрителей. В оркестре уже собрались музыканты, каждый готовит свое место, свой инструмент, и разноголосица инструментов не раздражает, а настраивает на внимание к звукам.

Увесисто, значимо висит занавес с золотым шитьем: колосья пшеницы, ржи, Герб Советского Союза.

Дирижер поднял палочку, наступила общая тишина, и в этой тишине зазвучали чарующие звуки музыки Чайковского, раскрылся занавес и белым лебедем выбежала Асенька.

Девочка — ученица хореографического училища, маленький лебедь, раскрывший свои нежные белые крылья, чтобы ими защитить, прикрыть Родину-мать. Своей грудью, своим сердцем прикрывает наших воинов в жестокой смертельной схватке с врагом. «Отомстите за нас, мальчики», — несется со сцены.

Я в ужасе открываю глаза, ищу того, кто все это рассказал, да так, что не только услышала, но и увидела все — ищу раненого лейтенанта, а рядом никого.

Почти семь суток мы кружили по дорогам Подмосковья, ища выход к своим. Искали и многие другие мелкие группы военных и гражданских людей. Ехали по бездорожью, по лесным просекам и подошли наконец к городу Юхнову, а там немцы. Поехали в сторону Калуги, в селе, не доезжая города, остановились на короткий отдых, только хозяйка поставила на стол отварной картофель, как вбежали ребятишки:

— Дяденьки, немцы на мотоциклах, прямо на окраине деревни.

Мы снова на машины и в лес, и вновь только по карте и по компасу едем в направлении Малоярославца, там, по слухам, штаб нашего фронта.

Уже в сумерках в лесу завязалась перестрелка на самой опушке леса. Там отдыхали, ужиная, пять фашистов. Мы обогатились трофейными автоматами и следовали дальше.

Как потом оказалось, противник высадил десантные части, и они создали эту неразбериху.

За эти семь суток, кажется, равных неизмеримому периоду мирного времени, наша группа возмужала, закалилась, сцементировалась. Голод и перенесенные лишения не ослабили нас, и в каждом горел огонь и стремление — бороться и отомстить.