Сам он никогда не уйдет, если трудность, если бой, он всегда рядом, всегда ощущаешь локоть комиссара. Отдыхать не уйдет, пока все, кому положено, не отдыхают. Слову своему верен, правдив…

Да разве можно словами рассказать о нашем комиссаре! Он такой настоящий командир, хотя не кадровый, а из московской ополченческой дивизии пришел.

И я вижу, как он, раненый в грудь, сквозь свист пуль, сквозь огонь, опираясь на плечо юной комсомолки, шел несогбенный, шел комиссар-воин. Перед лицом смерти не сдался, и даже в этот час из горящего амбара звучал голос коммуниста, голос воина: «Бейте врага, победа будет за нами!!!»

Рядом с комиссаром семнадцатилетняя комсомолка, ученица Московского хореографического училища Большого театра: «Мальчики, отомстите за нас!» — слышится ее чистый девичий голос.

Она тоже до конца верила в нашу победу.

— Накануне вечером, — рассказывал лейтенант, — часть подошла к совхозу «Пречистое», вперед выслали разведчиков, жители радостно встретили и, удивляясь, отвечали:

— Да что вы, будя вам, какие такие немцы, здесь их сроду не бывало и не будет.

И батальон расположился в этом населенном пункте. Вскоре из труб повалил дымок — гостеприимные жители готовили русские бани, и это было лучшим подарком.

Асенька, наша сестричка, после бани вошла в избу, кто-то из ребят воскликнул:

— Ты, Ася, словно принцесса.

Она смеясь, отозвалась:

— Никакая не принцесса, моя любимая роль — Золушка.

А хозяйка дома все смотрела на нее и удивленно качала головой:.

— Как же мать тебя на фронт-то отпустила, ведь совсем дите еще?..

А дите это, как только началась война, подала заявление и ушла на фронт санитаркой.

Уже сестрой работала и так умело и быстро делала перевязки, что военфельдшер в ней души не чаял, а если кто похвалит за ее умелую работу, она покраснеет и начнет оправдываться: «Так это потому, что руки у балерины тренированные».

Хозяйка приготовила ужин, и мы не просто ели, а глотали все, что ставилось на стол, «Ведь сколько дней, можно сказать, на подножном корму жили, выходя из окружения», — скажет кто-то в оправдание аппетита.

— Вот увидели бы наши преподаватели, как я сейчас уплетаю картошку с черным хлебом, да еще с салом, за голову схватились бы. А зря, — глядя на всех озорными бархатными глазами, твердила Асенька. — Я могла бы, кажется, сейчас любые и сколько надо прыжков делать и, пожалуй, все тридцать два фуэте.

Двенадцатилетняя дочь хозяйки слушала балерину с раскрытым ртом и глаз с нее не сводила.

Асенька вспомнила, как она и три ученицы исполняли на сцене танец четырех лебедей, выбежала на середину избы с мокрыми волосами, подвязанными ленточкой, сбросив сапоги, начала танцевать, танцевала с упоением, забыв обо всем.