Как потом выяснилось, капитан, забравшись в машину, вместе с командиром орудия (единственным из экипажа не пострадавшим) освободили место механика-водителя, положили его, убитого прямым попаданием, в боевое отделение.
Капитан сам сел за рычаги и повел танк к своим.
Командир дивизиона повторил приказ усилить огонь, одновременно усилила огонь и артиллерийская бригада — все орудийные расчеты надежно прикрывали танк, помогали выходу его из опасной зоны. Противник вел сильнейший ответный огонь: фонтаны грязи вздымались вокруг, маскируя наш «КВ», и он, словно заколдованный, шел сквозь грязный туман, сквозь огневую завесу шел к своим.
Вот-вот он будет спасен, и вдруг сердце сжалось — танк дернулся в сторону и замер.
Неужели прямое попадание? Нет, в это не хочется верить. Может, гусеницу порвало?
— Старшине Лобанову с двумя ремонтниками к танку! — раздается голос командира дивизиона. Он строг и взволнован.
Команда слышна всем, и нервы напряжены до предела. Каждая минута кажется вечностью. Наконец танк снова ожил.
Бой идет — идет дуэль за наш «КВ». Стрельба не прекращается с обеих сторон. Туман смешался с дымом, гул снарядов непрерывен, взрывы так часты, что кажется — вся эта местность поднялась ввысь в виде жидкого месива.
Наконец танк снова ожил. Ползет к роще, еще один рывок и он будет скрыт деревьями. И снова остановка. Оказалось, как потом рассказал Лобанов, прямое попадание в ленивец.
Капитан приказал вынести раненых: убитого механика-водителя. Сам последним спрыгнул на землю.
Нам на КП казалось, что все наконец благополучно завершилось.
Прекратив наблюдение, радовались спасению танка и экипажа — ведь он на нашей земле.
И именно в этот момент рядом с танком замертво упал капитан — шальной осколок попал в правый висок.
Гибель капитана, который шел на помощь экипажу, — шел навстречу самым тяжелым испытаниям на войне и победил — он вывел танк из-под носа противника, спас товарищей и, победив, сам погиб… По-особому глубоко всех нас тронула эта утрата.
Танкисты хоронили своего боевого товарища после боя. На похоронах присутствовали многие воины. Боль комом стояла в груди, слезами облегчить бы эту горечь, а их нет, есть глубокая обида и ненависть к врагу.
— …Воспитанник детского дома, научный работник — физик, в первые дни войны он добровольно ушел на фронт. Прощай, мой боевой друг Мыкола, — слышу я эти слова, а перед глазами все еще эта ничейная полоса, наш «КВ» и ползущий на помощь к нему человек — спаситель экипажа. И вдруг будто стрелой меня пронзило: Мыкола! Воспитанник детского дома!