Но главное чувствовалось, что боец освободился от сковывающего его груза, победил страх, почувствовал свою силу над врагом, понял, что она в его трудовых крестьянских руках, в любви внутренней, непоказной к отечеству и эта сила должна сейчас быть направлена на борьбу с фашистом.
Перед командиром стоял русский солдат, в котором жило чувство свободы, смелости в борьбе с врагами.
— Как это значительно для победы, — радовался комиссар. — Ведь Косоротиковых, мирных людей, не помышлявших о войне, в нашей армии было немало. И если это множество бойцов рассеяло, перебороло страх, почувствовало свою силу над врагом, то это бессомненно ускорит победу. Только эту силу теперь надо умело направлять в бою.
Вскоре Косоротиков попросился в боевой расчет.
— Теперь я почувствовал, — сказал он, — как надо бить врага, чтобы защищать нашу землю.
Бывший крестьянин Косоротиков из Смоленщины имел большую семью, всегда работал, трудился, и как он сказал на политзанятиях, «чтобы прокормить семью». Косоротиков, который в армии не мог привыкнуть к тому, что выданные ему яловые сапоги надо надевать повседневно, ведь в прошлой жизни лапти были основной обувкой, а сапоги надевались только в праздник.
Косоротиков, который до Советской власти хлебом сыт не был и до сих пор во время еды тщательно собирал крошки, чтобы не единая не пропала, и в рот их отправлял, даже когда был сыт. А байковые портянки и новое белье «ужо бабе отвезу, как немца прогоним», — говорил он.
Казалось, что Косоротиков дальше своих маленьких личных интересов ничего не видел.
Нет, он на фронтах не завоевывал Советскую власть, он не был активным строителем ее, он был просто русский советский человек. И в нем от предков его заложено было свободолюбие, любовь к своей Родине и к своей земле.
И вот он, мирный от природы человек, поборов страх, рожденный внезапной войной, стоит перед своим командиром, готовый драться, отдать жизнь, но защитить свою Родину в этой жестокой схватке с врагом.
— Ты обрати внимание, — взволнованно говорил комиссар, — чем дальше мы уходим в войну, тем крепче мы становимся, моральная сила нашей армии и тыла все больше возрастает. Разве можно победить такой народ?!
Круглая, каменной кладки, башня стояла у самой линии железной дороги, бегущей от Москвы до Ленинграда. Когда-то окрашенная в веселый желтый цвет, а теперь почерневшая от дыма и пыли, от взрывов, слинявшая под дождями, покрытая бурыми подтеками, побитая осколками снарядов и пулями, башня словно оплакивала свое прошлое. Ее оконные проемы были наглухо заложены кирпичами. Казалось, там, внутри, все мертво. Но нет, башня жила! На земляном полу чуть скособочилась пылавшая жаром «буржуйка», да разве под силу ей было обогреть настывшее помещение! Дощатая, в щелях, дверь то и дело отворялась, и с улицы врывался порыв холодного ветра, заставлявший вздрагивать язычки огня под закопченным, склеенным куском газетной бумаги, стеклом восьмилинейной лампы, бросавшей желтый полукруг на шаткий столик с полевым и селекторным телефонами.