На дороге валяются бочки из-под горючего, канистры, разбитые пулеметы, пушки. Кажется, все здесь вымерло, ничего живого. Но вот из подворотни выбежал серый кот с безумными глазами и, увидя машину, удрал, спрятавшись где-то под тыном. А вот здесь прямо на дом, видимо, шел танк или самоходная пушка — гусеничный след остался, а рядом лежит куча глины, кирпича и сбитая скворечня, а около три какие-то птицы с распластанными крыльями. Мы даже остановили машину. Думали, авось живые, спасем. Прилетели из далеких странствий на свою родину, но жестокая война и птиц не пощадила.

Мы выехали за околицу, не встретив ни одного человека, ничто здесь не говорило о жизни, кругом опустошенность и смерть. Вон, кажется, показался и «ярок», о котором говорил раненый механик-водитель: в воздухе вьется дымок, отбивает такты дизель-мотор, раздаются удары молота. Еще издали увидели три наших танка. На одном из них, крепко держась за башню, стоял сержант.

— Убей, а машину разбирать не дам! — кричал он, преграждая путь невысокому танкисту в шлеме, который пытался проскользнуть в люк, в то время как два других танкиста снимали гусеницу.

Знакомая картина: «раскулачивание» обезглавленной машины. Очевидно, из всего экипажа целым и невредимым только и остался что этот сержант, спасавший машину от своих же товарищей.

«Раскулачивание»… Как ни боролись, эта порочная практика бытовала во многих частях. И хотя приказом командования категорически запрещалась, — дело порой доходило до того, что из строя выводилась совершенно годная боевая техника. Снимая с израненного, лишившегося экипажа, танка гусеницы или еще какие-то детали, которые в данный момент позарез нужны были другому, уцелевшему в бою, экипажу, — каждый думал только о себе, о своей машине, и в глубине души искренне считал, что делает доброе дело. Да, но какой ценой! «Раскулачить» танк значило обречь его на гибель, и нельзя было идти на это ради того, чтобы за счет разобранной машины ушла в бой другая. Задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее вернуть в строй «легкораненые» танки и одновременно вдохнуть жизнь в «мертвые» машины, которым грозила опасность «раскулачивания».

В бронедивизионе тоже поначалу «раздевали» и «разували» поврежденную вражеским огнем боевую технику, немало сил пришлось положить, чтобы покончить с этим. Когда ехала сюда, мне и в голову не приходило, что могу столкнуться с тем же у танкистов. А тут — на тебе! От негодования все во мне кипело. Подлили масла в огонь и слова повстречавшегося раненого механика-водителя: «Может, подмогнете чем нашей машине, самый бой, а она стоит…»