— Прекратить! — с неожиданной для самой себя силой скомандовала я, и — бегом к танку.

Возившиеся с гусеницей танкисты обернулись, а сержант, что стоял на машине, спрыгнул на землю да так и застыл, то ли от удивления, то ли от радости, что нежданно-негаданно подоспела помощь. Сообразив, что, видимо, надо бы доложить, что тут происходит, он было вытянулся в струнку, но не смог совладать с собой и выпалил одним духом:

— Видите, что делается, товарищ инженер-капитан и вы, товарищ старший лейтенант?! Да разве можно стерпеть такое? Машина-то наша исправна. Ну пробито днище в том месте, где передний люк лаза, ничего другого, можно сказать, не повредило, а они уже не только до траков, и до аккумуляторов добираются…

Как выяснилось, командир ремонтного взвода уехал на подвижную ремонтную базу, а младший лейтенант, командир третьего танка, которого он оставил вместо себя, ничтоже сумняшеся, разрешил «раскулачивание».

— Так ведь и водителя и командира этой машины ранило, все равно ей пока в бой не идти, — спокойно втолковывал он невесть откуда свалившемуся на его голову инженер-капитану. — А нам несколько траков заменить нужно.

«Ну и брехун ты, товарищ младший лейтенант, — думаю я, глядя ему прямо в глаза. — Зачем же траки менять? Дорога — лучше и не надо, идет бой, каждая машина на счету». Но молчу, ожидая, что еще скажет он в свое оправдание. Поеживаясь под пристальным взглядом, младший лейтенант замялся, покраснел до корней волос, однако не спешил расписаться в неправомерности своих действий, хотя теперь голос звучал у него уж не так решительно:

— Двигатель наш забарахлил, мы сейчас только разобрались, в чем дело, а пока проверяли подачу топлива, решили заодно заменить истертые траки.

— Нечего толочь воду в ступе! — резко оборвав младшего лейтенанта, я забралась в танк: механизмы управления не задеты.

— Практически машина в порядке, — подтверждаю я, вылезая наружу.

Сержант, оказавшийся командиром орудия, — он уже успел сообщить мне, что до войны работал слесарем на шарикоподшипниковом заводе, — по-рабочему дотошно проверяет каждый узел, и все не может успокоиться:

— Это, товарищ инженер-капитан, такая машина, рассказать трудно, одним словом, боевая, счастливая машина. Она у нас… — У него не хватает слов выразить свои чувства, и, глядя, с какой любовью он обтирает ветошью пушку, я невольно вспоминаю наш конвертер «Добрыню»: точь-в-точь, как у сержанта добрели глаза у рабочих, когда они устанавливали опытное днище…

Тщательно осматриваю танк: в передней стенке башни вмятина от снаряда; справа в боковой стенке, ближе к основанию башни, откушен кусок брони; потрескалась, потемнела краска на стволе пушки, поистерлись траки… Ну и дала же жару противнику эта машина! Невольно проникаюсь уважением к ней, и вдруг ловлю себя на мысли, что решение мое созрело: машина должна уйти отсюда вместе с теми двумя, что стоят поодаль, она еще может, должна бить врага.