Ночь лунная. Светло. Мне хорошо виден профиль Володи: высокий лоб, прямой нос, четко очерченный рот, волевой подбородок и при этом пухлые мальчишеские губы. Из-под пилотки выбивается клок русых волос, Володя — который раз — снимает пилотку, подбирает волосы, а «чуб непокорный» снова выбивается, — мне показалось это своеобразным кокетством с его стороны, мальчишеством. Но нет, в нем не мальчишество, а молодость, думающая, энергичная.

Видимо, в этом старшем лейтенанте родом из Черниговщины живут традиции людей, жизнь которых связана с землей, с природой, где во все надо всматриваться, все учитывать, сопоставлять и трудиться. Он, как его отец, дед и прадед, что искали путь к высоким урожаям, тоже ищет, только уже в мире мышления, — он тоже думает, анализирует, отбирает пути, как растить, воспитывать советского человека, чтобы получить хорошие всходы — чтобы в жизнь вступали люди достойные своей великой эпохи.

— Чтобы на проверку — при испытании огнем и кровью — были бы настоящими защитниками своего народа, своей родины.

Резкий толчок — машина угодила в воронку.

— Не ушиблись? — обернулся ко мне Володя и сменил тему разговора. Стал рассказывать, как он из пехоты попал к танкистам. Несколько раз его взводу пришлось действовать вместе с ними.

— Ох и работенка в пехоте скажу я вам! Особенно, когда грязь, хотя и мороз не слаще. Правда, танк десантнику, что мать родная. Раз уже забрался на него, он тебя и от ветра прикроет, и от пуль и домчит тебя к вражеским траншеям, а это совсем не то, что своими ногами под пулями топать или на брюхе ползти. А уже когда спешился и пошел в рукопашную, — не выбираешь, где сухо, где грязь… То перебежками, то ползком, и все вперед и вперед, и шинель твоя вся до нитки промокла, в сапогах такое же, сам ты промок до костей… И, представьте, пошли у меня фурункулы, спасу нет! Даже неудобно, уж лучше бы ранение. Идет война, а меня, что же, в санбат, и с чем? К врачам, ясное дело, не ходил. Терпел. Заметил это командир танкового полка, с которым мы вместе действовали. Приметил, наверное, и мое рвение к танкам, уж больно нравится мне этот род войск… И предложил перейти. «У нас в машинах, говорит, сухо, авось пройдут твои болячки». Так и стал я танкистом и «болячки», представьте, прошли. Да вот ранение получил и временно после госпиталя адъютантом назначили. — Вдруг машина снова резко вильнула: заговорившись, Володя чуть не угодил в большую воронку. Обернулся, мол, как там попутчица? И, не услышав охов и ахов, продолжал как ни в чем не бывало: — До этого командовал я ротой. Экипаж танка, что одна семья, кровью связанная. Механик-водитель, что танк водит, — пояснил он мне, — поверите ли, меньше всего о себе думает: — «От того как я поведу танк, зависит жизнь всего экипажа, значит, врага надо уничтожать, чтобы жизнь эту сохранить, — не о себе, а об этом я всегда помню», — часто говаривал Вершинин. А фашистские снайперы, они, знаете куда метят? Прямиком в смотровую щель механика-водителя, а это чревато чем? Как только попал он в щель, танк, ясное дело, превращается, хоть и временно, но в неподвижную мишень. Однако наши ребята тоже не лыком шиты. Приедем, сами увидите, какие у нас ребята! Это, имейте в виду, люди особого склада — смелые, дерзкие в бою, немного, правда, грубоватые, но зато дружные, за товарища и в огонь и в воду, одним словом, танкисты!