Жена, узнав такое, слезами умывается и, что ты скажешь, все же приговаривает: «Правильно, Фишка, делаешь».

— Бой, видать, у тебя баба, — вставил кто-то. Филимон только посмотрел на говорящего, правда, без одобрения и продолжал:

— Иначе, говорит, Фишка, тебе нельзя: кровь там наших людей проливается. Понял, Володя, куда баба моя курс держала — быть в тяжелую годину со своими людьми там на передовой. А это, если хорошо вдуматься, значит и верить людям, и им помогать, а ты «веру во мне выжгли», так, брат, негоже.

Сержант вспомнил мой рассказ о Бредихине — ведь тоже сибиряк.

— И если бы не поверили в этого человека, мог бы замкнуться и уйти из коллектива, уединиться со своим горем. Подумать только, до чего парня прямо за горло схватило. Гордый, видать, человек. Не просил больше, раз не помогли с квартирой по заявлению. И то сказать, гордость человеку куда как нужна. Только как ее понимать — вот, ребята, в чем вопрос. Скажем, ты где-то в жизни споткнулся, бывает и такое. Это совсем не значит, что ты уже пропал и опускаться тут надо, гордость человеческую терять. Наоборот, надо быстрее выравняться и идти вместе с народом.

— Тебе доверили, ты не подводи, имей свою человеческую гордость. Раз обещал — сделай. А если тебе кто мешает в таком твоем правильном деле, — и тут Филимон встал, махнул рукой, вроде саблей рубанул, даже ударился о трубу, — тут дерись, доказывай, а человеческую гордость не теряй. Верно, ребята, говорю?

— Верно-то, верно, а только, видать, не в одной гордости тут дело, — задумчиво произнес Левашов. — Оно конечно, если к человеку проявить внимание, доверие, он не только хорошо будет работать, но и проступков было бы меньше. А главное сейчас все же в другом. Вот, скажем, почему мы, — а нас многие и за людей не считали, — почему мы очутились в этом вагоне и вообще на фронте? Нас ведь в армию не брали, не уговаривали. Могли спокойненько срок отбыть, и там, на Колыме, ни одна пуля нас не взяла бы. А ведь добивались, просили, доказывали, как только не уламывали начальников! А почему? Очутилась Родина в беде, и все мы отринули, лишь бы бить фашиста, выгнать его с нашей земли! И еще скажу так: к человеку доверие проявить — не только работать будет хорошо, но и преступлений меньше будет, — вот так я думаю.

— Ух ты, бог ты мой, какой чистенький да преданный выискался, — Родина, Родина… А что эта самая Родина загнала всех нас туда, где Макар телят не пас. Забыл? И ты тоже, Шевчук, хорош гусь, быстро же ты позабыл, как баланду хлебал, быстро же тебя сагитировали… — злобно сверля Левашова узкими, чуть раскошенными глазами, прохрипел Шумаков.