И вдруг: «Выжгли во мне веру в людей», — какие страшные слова!

Так же как человеку нельзя жить без людей, так и нельзя без веры в людей жить — мысленно твержу я ему, но не вмешиваюсь, не врываюсь в этот разговор. А солдат тем временем изливает свою душу фронтовому другу.

Шофером работал он в колхозе, а кладовщик этакая подлая душонка, перед всеми трусцой ходил, начальству угодливо заглядывал в глаза и тащил из колхоза поросят и птицу, муку и мед, все это на машину да на базар.

Не стерпел этого Шевчук, взял, да обо всем председателю колхоза написал.

— И вот виновным оказался — на меня сумели все свалить. А ты говоришь: верить надо людям. Нет, Филимон, даже тебе и то верить не могу, хотя человек ты вроде хороший. Правильно мне мать говорила, когда засудили: «Ты, сынок, верь только самому себе и тем, кто одной кровинушки с тобой, а чужой человек, что темный лес». На поверку оно так и получилось.

При этих словах меня словно ветром снесло с «нары». Подсела к печке. Шевчук замолчал. Молча начала сгребать в кучку горячие угли кочережкой, пока она не загорелась. Было тепло. Угли тихо потрескивали, и будто пламенем вспыхнуло все такое далекое, не забываемое…

Вот также когда-то сидели у печки в Доме рабочего подростка мы, дети, и наш воспитатель Николай Лукич рассказывал, как он, красный командир, отомстил барину-белогвардейцу за замученного своего отца…

Сам собой завязался трудный и долгий разговор о жизни. Разные, до чего же разные ребята росли в нашем Доме! А ведь сумели же педагоги воспитать здоровый, дружный коллектив. Потому что все отношения строились на доверии. А история с Бредихиным на нашем заводе? Посыпались на него несчастья, замкнулся в себя человек. И вера наша в сталевара уберегла его, помогла стать мастером своего дела. А коммунары из коммуны имени Дзержинского? Ведь не были же беспризорники, собранные там, братьями по крови! Они сперва и на людей-то мало похожи были, голодные, оборванные, стремились лишь к одному: любой ценой утолить голод. А какими стали людьми! Одной дружной семьей жили. И их тоже спасло доверие…

Тихо стало в вагоне. Давно перестали стучать костяшки доминошников, поближе к нам подтянулись картежники.

Протяжно загудел паровозный гудок — точь-в-точь как в тот предвечерний час, когда мы с Иваном уезжали в Харьков на учебу. На перроне тогда остались провожающие и среди них Вера Александровна, Николай Лукич — все те, что нас взрастили, кто дал путевку в жизнь, с кем вместе пройдено было детство, остался детский дом, Дом рабочего подростка, школа, земля, на которой родились и выросли…