Де ла Валле также очень ценил гауптмана Шперла, пожалуй, более чем кого-либо. Солдатские и человеческие качества у гауптмана действительно были хорошими, но он не являлся тем стержнем, который служил основанием того, что офицеров в германской армии называли господами.

Поскольку де ла Валле разделял взгляды генерала, то он и сказал мне:

– Это вы во всем виноваты! Вы – молодые люди, закончившие университеты и стремящиеся продвигаться на гражданской службе. Почему вы до сих пор ходите в лейтенантах? Вам давно положено быть гауптманом! Почему доктор юридических наук Каспар служит писарем в полку? Разве он не достоин командовать ротой?

Мы были с подполковником одни, и поэтому я позволил себе ответить так:

– Потому что в мирное время офицерский корпус не защитил свои права на нас. Партия не хотела, чтобы мы стали офицерами, поскольку не являлись ее членами. И если мы сейчас становимся офицерами, то только потому, что армия понесла миллионные потери убитыми. Виноваты Шлейхер^[170] и Бломберг^[171].

– Сам знаю, – отмахнулся он, перехватывая вожжи.

Мы скакали с ним одни по бескрайнему пахотному полю и не боялись, что нас могут услышать.

– Что вы думаете о Гитлере? – немного погодя спросил де ла Валле.

Я высказал все, что думал.

– Если вы правы, то тогда война нами будет проиграна.

– Пока еще нет.

– Как вы себе это представляете?

Я высказал свое мнение. Выслушав мои слова, подполковник попросил:

– Ради всего святого! Никому не говорите подобных вещей!

Но с этим человеком наедине можно было разговаривать откровенно, поскольку он являлся верующим протестантом, и я спросил:

– А с генералом можно рассуждать на подобные темы? Мне кажется, что в дружественной обстановке такое возможно.

– Не исключено, но никто не отваживается.

На этом тема разговора была исчерпана, поскольку подполковник смотрел на политику глазами военного человека. Он попросил меня быть поосторожнее в присутствии Райха и Леманна.

– Это как со львами, – сказал де ла Валле, – никогда не знаешь, сколько продлится их послушание. Рано или поздно они все равно откусят голову своему дрессировщику. Эти двое являются убежденными членами партии.

Ветер донес до нас русскую листовку, на которой отображалась линия фронта, правда о которой немецким командованием на протяжении последних месяцев всячески затушевывалась. Картина была не из радостных. Предсказание, начертанное на листовке, гласило: «Мы становимся сильнее, а вы – слабее». Во всем остальном русская пропаганда в листовках мало чем отличалась от нашей и являлась такой же малоэффективной. Содержавшийся в агитках совет прогнать наемников капитала вызывал у нас улыбку. Он лишний раз доказывал, что русские плохо понимали истинное экономическое положение отдельно взятого человека в Германии. От всей этой пропаганды до смешного веяло ленинизмом. Она базировалась на предположениях, ничего общего не имеющих с нашей действительностью, и пыталась убедить нас в том, что в России воплотились в жизнь идеалы человечества.