Я решил отправить русским свою листовку и раздобыл у Синагла небольшую ракету, к которой примостил написанное. В моей агитке говорилось о евреях, осквернивших стены древнего Московского Кремля.

Вся эта возня с листовками подтолкнула меня к некоторым размышлениям, и я пришел к выводу, что базовые утверждения пропаганды противника, строящиеся на русской «имперской идее» победы мирового коммунизма не могли быть поддержаны пролетариями восточного происхождения, поскольку они понятия об этой идее не имели и оценивали мощь того или иного государства по цифрам, характеризующим количественные показатели произведенной продукции.

Странное обожание русскими больших цифр и их преклонение перед статистикой просто поражали. У них сложилось ничего не имеющее общего с действительностью представление о силе американцев и немцев, причем американцам в этом вопросе почему-то отдавалось предпочтение. Русские вообще легко подпадали под магию больших цифр, и их наивность достигла гигантских размеров. В России якобы были самые лучшие железные дороги, самые большие пушки и самые великолепные детские дома. Они даже культуру измеряли цифрами.

Никогда не забуду случившийся как-то разговор с одной русской учительницей, которая, точно зная, что в ленинградских музеях имеется больше картин, чем на выставках Лондона и Берлина, буквально с пеной у рта уверяла, что галереи в Ленинграде самые лучшие в мире. Ничто другое так не раздражало русских, как упрек в недостаточной цивилизованности и культуре, когда мы указывали им на отсутствие водопровода, дверных замков и пружинных матрасов. В глубине души они, конечно, осознавали, что наши упреки справедливы, и, обходя стороной данные вопросы, в ответ заявляли, что у них самые замечательные школы для детей, роддома и библиотеки. Иногда в качестве лучшего аргумента делалось заверение, что в Москве созданы наилучшие комфортные условия для проживания граждан, а в Харькове трудящиеся танцуют на самых отполированных в мире полах. Они и понятия не имели, как глубоко отсутствие в России основ западной культуры. Некоторые, правда, были достаточно умны и заявляли, что материальные блага ведут к вырождению, поэтому у них и нашла широкое понимание идея пролетарской культуры, очищенная от всякой буржуазности, как новое явление в историческом развитии.

А ведь в этом есть глубокий смысл. Я вспомнил, что Европа тоже стремится основывать свою культуру не на вещественном, а на духовном содержании, почерпнутом из древности. Признаю, что и наша политическая система, в интересах которой мы теперь бряцали оружием, старалась задушить корни, уходящие в прошлое, и сознательно или неосознанно, здесь это не важно, создать новый тип человека, во многом схожий с американским или русским образцом.