Шпис являлся полной противоположностью Фассера, водителя голубого персонального «мерседеса» командира. Я со страхом наблюдал, как он крутит баранку автомобиля. Машину Фассер вел так уверенно и ровно, что создавалось впечатление, что он играет в какую-то детскую игру. В то же время он постоянно дергал головой в сторону так, как будто страдал нервным тиком. Его полное лицо, на котором играла высокомерная улыбка, украшала ухоженная челка, лихо торчавшая из-под фуражки. К офицерам ниже майорского звания Фассер относился снисходительно, а с солдатами и унтер-офицерами не разговаривал вовсе. Перед поездкой с командиром, чтобы никто не смог еще сесть, он вынимал из машины и прятал задние сиденья.

– Фассер, куда снова подевались сиденья? – удивлялся де ла Валле.

– Совсем поизносились, господин подполковник, их так просидели…

– Как? Опять? Надеюсь, они у шорника? Сколько потребуется времени, чтобы перетянуть их?

– Недели, господин подполковник, недели! Одна 13-я рота привезла 20 седел.

– 20 седел? Да, тут работы много, а мои сиденья… А, ладно, мы все равно поедем мимо Дорша, напомните мне насчет сидений!

После этого вызывался Шпис, и ему приказывалось сопровождать «мерседес».

Как-то так вышло, что я стал постоянно сопровождать де ла Валле в его поездках, поскольку Райх и Вихтель были постоянно заняты своими делами.

В скором времени пошли дожди. Улицы и дороги снова развезло, и грязь была по колено. По русскому примеру все передвижения на технике и лошадях запрещались. И хотя была уже середина апреля, по ночам все еще подмораживало. По утрам на земле лежал белый иней, а лужи покрывались блестящей коркой льда. Нам с Хюллером с трудом удавалось пересечь улицу, чтобы попасть в служебные помещения. И за всем этим из кустов с интересом наблюдали жирные серебристые коты.

Я подружился с Хюллером.

– Мы можем начать обучение доппелькопфу, – с энтузиазмом сказал он. – Командир приказал мне преподать вам правила игры.

Я посмотрел на карты, а он начал свое обучение. Мне было неинтересно, и поэтому у меня в одно ухо влетало, а из другого вылетало. Наконец у него лопнуло терпение, и он доложил командиру, что я безнадежен.

– Ладно, оставим его в покое, – сказал де ла Валле.

Меня это обрадовало, поскольку тем самым мне предоставлялась возможность на досуге почитать, а не мчаться тихим вечером по приглашению, читай – приказу, командира играть в карты.

Мы находились здесь уже не один месяц. Наступало лето, и кусты стали понемногу надевать свой зеленый наряд. Гражданское население из прифронтовой зоны было эвакуировано. С большим трудом нам удалось оставить двух женщин для стирки белья, но и те скоро нас покинули. Беженцы и эвакуированные плотно расселились в деревнях позади нас в надежде иметь возможность поглядывать за своими полями и садами. Крестьяне пытались в тылу приступить к полевым работам. Они приезжали к нам на лошадях и повозках, спрашивая, когда им можно будет начинать, постоянно жалуясь на то, что им не разрешают производить работы там, где они хотят. А само разрешение затягивается. Это были безобидные и работящие мужчины, и у многих из них в глазах читалась надежда на то, что им удастся чего-то достигнуть.