Мне окончательно стало ясно, что внутреннее содержание русских крестьян, рабочих и профессиональных военных уже не соответствует тому образу, который сложился у меня после прочтения произведений Лескова, Толстого и Тургенева. Они стали намного умнее и внутренне раскрепощеннее. Черты смиренности и раболепия, которые мы замечали у жителей оккупированных нами областей, не являлись природными. Они были присущи только молодым и неженатым юношам, происходившим из тех частей страны, которые находились под нами уже около двух лет. И вообще для них характерным являлось чувство беспечности, возникшее под влиянием большевистского учения, в котором такие понятия, как семья и родственные связи, с точки зрения патриархального уклада жизни уже не имели значения.

По большей части пленных мы брали на дороге, ведущей в Кольтичеево, куда их привлекали наши громкоговорящие установки. Их даже пленными назвать нельзя, поскольку сдавались они добровольно.

Южнее располагалась поросшая лесом пойма, которую мы называли «лесом железной подковы». Там были непролазные «джунгли», заросли, раскинувшиеся на площади 6 квадратных километров. На карте этот лес обозначался зеленым цветом. Вокруг него голубым цветом в виде подковы было нанесено болото. Отсюда и название данной местности. Недалеко от «подковы» располагалась деревня Стропицы, представлявшая собой скопление лачуг бедных рыбаков, настолько бедных, что их не стали даже объединять в колхоз.

Именно здесь после долгих поисков удалось обнаружить мужичка, который, живя в лесу в полном одиночестве, на протяжении нескольких недель передавал русским сведения о наших передвижениях. Нашли его случайно, но живым взять не удалось. Его убили броском ножа. Были и у нас такие специалисты.

У этого партизана мы нашли небольшую книжечку, сплошь исчерканную карандашом. Корявый почерк едва поддавался прочтению, и нам с большим трудом удалость прочесть написанное. Это оказался дневник, в котором содержались записи не столько военного, сколько личного характера. Шесть недель, день за днем, в ужасающем одиночестве он записывал свои ощущения. Надо полагать, что это был дикий, горячий, вспыльчивый и резкий человек, который терпел свое пребывание вдали от людей только из-за понимания важности порученного ему дела, приключения, как иногда он это называл. Особой ненавистью дышали строки дневника, посвященные нашим отрядам охотников на партизан.

Взвод таких охотников на партизан время от времени выделялся в распоряжение нашей дивизии. Он состоял из всадников с желтой кожей лица и узкими, как щелочки, глазами.