Светлый фон
А тут, я бы сказала. У пилюли очень горькой есть оболочка, в которой это можно проглотить. Шаламов был совсем другого облика человек, чем Солженицын. Я увидела еще не старого, но совершенно состарившегося, похожего на образы Рембрандта человека; жизнь наложила на него ужасную печать, исказила лицо, он был весь в морщинах, у него был тяжелый страшный взгляд. Это был абсолютно раздавленный системой человек. Его рассказы, глубоко художественные и замечательные, имеют познавательную (!) ценность отнюдь не меньшую, чем «Один день Ивана Денисовича». Но тогда эти рассказы не были здесь опубликованы. Однако нам удалось, даже, скажу, не без моего участия, переправить их за границу. Знакомые французские врачи вывезли рукописи на себе, приклеив страницы под одежду. И они были опубликованы во Франции. Но не произвели никакого впечатления – в том смысле, что их не читали. Это теперь Шаламов стал знаменит. Сейчас его переиздают. А тогда правда, которую он сказал о лагере, эта жизнь урок – он очень много писал не только о политических, но и об урках, об этой стороне лагерной жизни – оказалась настолько горькой, не завернутой в приемлемую, глотаемую оболочку, что тираж, который вышел в издательстве, никто не покупал. И пресса была такая… Он очень тяжело это пережил. И когда началась травля Солженицына, даже позволил себе высказаться. В том же номере газеты, где сообщалось, что Солженицына высылают, было письмо-протест Шаламова против того, что без его разрешения опубликовали за границей его рассказы. Это неправда. С его разрешения. Это была горечь от того, что рассказы не получили никакого отклика. Как в бездну провалились. Он не понимал почему. И умер он ужасно. Он заболел, не смог больше жить один в квартире. Он умер в районном доме для престарелых, в ужасных – просто в лагерных условиях, в полной забытости, безвестности, совершенно трагически. А сейчас на Западе это большой писатель. У нас, впрочем, тоже. Его издают и переиздают, выходят толстые книги…
Не знаю, насколько лживой является байка о том, что Лунгина отправляла «Колымские рассказы» Шаламова за границу. Судя по всему, это неправда. Зато поразительным является признание в том, как всей этой хорошо устроившейся советской интеллигенции была нужна хорошо продуманная сладкая оболочка русской трагедии, которая дает возможность безмятежно жить и преуспевать в этом мире. Не видеть вокруг сотни тысяч, миллионы серийных убийц и снисходительно относиться к собственному поведению.