Шаламов в доме для престарелых

Я сам не мог постоянно помогать Шаламову. В эти дни я с большим трудом, тайком уйдя от слежки, смог купить дом в Боровске, и делать это приходилось тайно, потому что мне ни при каких условиях не хотели продавать недвижимость. У меня был штамп «Подлежит документированию по месту прописки», то есть гласный надзор. Если я сниму комнату за сто километров от Москвы, то буду зависеть от квартирной хозяйки, как это было в свое время с Толей Марченко. Что ей скажет милиционер, то она и напишет. И, соответственно, если у тебя надзор, то она напишет, что ты пришел домой на два часа позже. Поэтому нужно было купить хоть какой-то, но свой дом, чтобы не было лишнего лжесвидетеля. Толя Марченко с Ларой Богораз старались найти мне дом у них в Карабаново. Но все кончилось тем, что председатель райисполкома, разрешение которого в моем случае было обязательно, посмотрел на меня и сказал: «В своем районе я вам дома не продам». Так что Александровский район для меня оказался закрыт, и тогда мне кто-то сказал, что в Боровске на рынке висит объявление о продаже дома, и я, с трудом уйдя от слежки, тайком приехал в Боровск и мгновенно, – к счастью, у меня были деньги от проданных картин (у меня конфисковали сперва не всё и пытались купить еще и тем, что только часть забрали, говорили: «Вы же видите, как мы к вам хорошо относимся»), – тут же купил дом. Дом был дороговат и поэтому его не покупали, но племянник бывшей хозяйки был замначальника отделения милиции, и он в тот же день меня прописал в доме. Несмотря на это, купчую не давали оформить (о моих попытках купить дом быстро узнали в КГБ), кто-то пытался этот дом перекупить, но майор мне просто поставил штамп в паспорт, и теперь по закону у меня был приоритет на покупку. На руку была и описка в моей справке об освобождении. Вместо 190-«прим» у меня там стояла 191 статья. Дело в том, что в Верхнеуральской тюрьме мне справку об освобождении выписывали ночью, чтобы не фотографировать меня и до последней минуты держать меня в неведении, выйду я или нет.

Думаю, они и впрямь не собирались меня освобождать, но месяца за два до конца срока в карцер, где я по обыкновению сидел, вдруг явился озабоченный начальник тюрьмы полковник Кузнецов со свитой и неожиданно спросил, откуда Сац – бывший секретарь Луначарского – знает его засекреченный телефон и спрашивает о моем здоровье? Я, естественно, сказал, что пусть это его, а не меня заботит, но понял, что Игорь Александрович, используя свои старинные связи, как-то раздобыл телефон начальника тюрьмы, так как письма от меня по обыкновению домой не доходили. Без этого, вероятно, они бы меня уморили, и Игорь Александрович перед смертью – я не успел его поблагодарить – спас мне жизнь.