Что касается всего остального, то ложь Лунгиной вполне очевидна. Вынужденная заметка Шаламова касалась совсем не французского тома, который стал потрясением для европейской литературы. Шаламову тут же была присуждена премия Свободы, все рецензии были восторженные, и их было множество. Не была замечена никем, кроме КГБ, вышедшая за несколько лет до этого маленькая книга по-немецки.

Никакой квартиры у Шаламова не было – была комната в коммунальной квартире, и он обманом был водворен в Дом для престарелых. А главное, писались «Колымские рассказы» совсем не раздавленным, а мощным, небывало мужественным человеком, боровшимся практически в одиночку и своими книгами, и непоколебимыми принципами поведения, и морализмом, и готовностью все принять как с гибельным для человека режимом, так и с хорошо устроившейся советской интеллигенцией.

К тому же надо понимать, что положение Шаламова было сложнее, чьего бы то ни было. Варлам Тихонович был из молодых троцкистов. Он на всю жизнь отказался от мира своего отца – известного православного священника. Хотя по оставленному мне эпиграфу к его стихам видно, что Царствие Твое (написанное Шаламовым именно так, с прописных букв) не было ему чуждо.

Я думаю, что троцкизм для Варлама Тихоновича был важен и как серьезная левая философская идея (хотя у него есть, конечно, совершенно возмутительные места, скажем, в его «Четвертой Вологде», где он радуется расстрелам, которые осуществлял Кедров), и тем, что Троцкий был в те годы сторонником свободы слова, свободы мысли, дискуссии хотя бы для себя и своих союзников. К тому же Шаламов и как начинающий писатель был из круга формалистов и «леваков», ЛЕФа, семинаров Третьякова, дома Бриков. А советский либерализм не имел философской опоры, если не считать «Из-под глыб» или заявлений Солженицына, которые интуитивно, инстинктивно были правыми, а значит, далекими от мировоззрения Шаламова, для которого не бытописательство, а философское определение мира оставалось важнейшей задачей.

Я думаю, что из левой идеологии, которая сейчас, слава богу, уходит в прошлое, выросло не так уж много великих творцов. Среди них, конечно, Пикассо, может быть, Малевич с его анархистским прошлым и Эйзенштейн, но единственным подлинно великим в мировой литературе XX века порождением левой культуры и левой общественной мысли, и лефовской школы был как раз Варлам Тихонович Шаламов, куда более значительный, чем Маяковский. Потому что и поэтика и подготовленность Шаламова к новому и беспощадному миру, который он видел в самой чудовищной форме, и сделала его великим писателем, позволила написать ему реквием по России и поставить все главные вопросы о человеческой природе.