Шаламов не отказывался от своих юношеских взглядов, не называл их ошибочными, не критиковал никого из современников. Помню, с каким отвращением к беспамятности, к безграмотности он говорил мне, что всегда ставят рядом (после текстов Ленина) Каменева и Зиновьева, а они были совсем разные люди и совсем не похожие друг на друга политические деятели. У Шаламова эта память оставалась живой, важной для него. Впрочем, здесь я не был для него заинтересованным собеседником. Поэтому для Шаламова так важен был диалог с Асмусом. Он пробовал говорить и со мной, неожиданно большой интерес проявлял к философской поэзии Михаила Кузмина, но я не был готов к серьезным философским размышлениям.

Но вернемся к началу нашего знакомства. Организовать вечер с ним так и не удалось. Но до 1968 года, до моего переезда в Киев Варлам Тихонович был в постоянном круге моего общения. Хотя этот круг был достаточно широкий – у молодых людей в жизни много всяких интересов. В том году случилось, что я написал ему возмущенное письмо, о котором уже рассказывал.

Уезжая в Киев, я хотел попрощаться. Его тогда осаждал какой-то очередной стукач, по голосу он меня не узнал, наговорил что-то вроде «я же просил вас мне не звонить, и я не хочу вас видеть», и так далее… Перед этим по моему предложению он мне дал свой рассказ «Академик» в надежде, что в киевском журнале «Радуга» я смогу его напечатать. Варлам Тихонович даже готов был отказаться от последней строки, где речь о том, что у журналиста, который приходит к академику, перебиты плечевые суставы.

С публикацией в «Радуге» у меня ничего не вышло. Я рассчитывал, что в Киеве просто не знают, кто такой Шаламов, хотя если бы подумал, то Варлама Тихоновича сильно бы не обнадеживал. Видимо, по доносу «Юности» на «Сельскую молодежь» было вынесено закрытое постановление ЦК КПСС, где перечислялись крамольные авторы и их произведения (в том числе Шаламов). Я это понят, когда после ухода из «Юности» мне в издательстве «Искусство» предложили собрать небольшую книжку стихов современных поэтов. И я туда включил «Чёрного кота» Окуджавы как уже опубликованного, то есть прошедшего цензуру. И вдруг заведующий отделом, который сам мне и предложил составить этот сборник, начал кричать, что я пытаюсь добиться его увольнения, что я чуть ли не провокатор. Я ничего не мог понять, моя готовность убрать «Кота» уже ничему не помогала. Видимо, по доносу «Юности» на «Сельскую молодёжь» было вынесено закрытое постановление ЦК КПСС, где перечислялись крамольные авторы и их произведения, а редколлегия «Сельской молодёжи» была тут же распущена. Но я не был членом партии и ничего о постановлении не знал, кроме последствий, конечно. Но редактор в «Искусстве» был знаком не только с постановлением, но он очевидно был уверен, что мне об этом документе должно быть известно.