В кабинете почти ничего не было развешено, я помню только его фотографию – совсем молодого – на кинопробах, кажется, в роли Лермонтова на Кавказе. Но в столовой – на стенах, на подоконнике, просто на полу – всегда была масса вещей. Изредка были его собственные вещи – их было гораздо меньше, чем сейчас в Ереванском музее. Одно время на подоконнике стояли пять его известных скульптурных горельефов – в центре склонившиеся друг к другу апостолы «Петр и Павел», как он говорил – «в любви». Бывали его фотографии, рисунки, но всегда в изобретательных, сюрреалистических рамках, собранных из бумажных цветов и журнальных репродукций буквально из всего, что попадется. Но такой красоты… Однажды он мне подарил свою поразительную фотографию рядом с Лилей Брик, на ней он как будто уже вернувшийся с того света, с такой загробной пронзительностью, какой не может быть в жизни. Один московский художник, побывав на посмертной выставке Параджанова в московском Манеже (я не смог пойти – не до того было), сказал, что видел там и мой портрет как «портрет неизвестного» и даже сказал об этом устроителям. Но когда я стал наводить справки об этой фотографии или коллаже, мне никто ничего сказать толком не мог.

На стенах были барочные золоченые резные купидоны, всегда – украинские иконы и народные портреты, польские парсуны из провинции. Сперва те, что потом в два приема купил я, потом – другие. На дивные украинские изразцы с солдатами и поразительные резные подсвечники у меня денег не хватило. Но все эти вещи – иногда подлинно музейные, иногда вроде бы простые и обыденные, были объединены такой феерической красотой и внутренним единством, неутихающей бурной его жизнью, какими-то его бесконечными подарками (скажем, с прошедшей в Киеве флорентийской выставки современных имитаций прикладных вещей эпохи Возрождения, потом все эти поделки были распроданы, розданы; у меня один из подаренных Сергеем подносов сохранился), рассказами о спектаклях, фильмах, концертах.

– Ты уже видел «Преступление и наказание»? Я вчера отправил Кулиджанову телеграмму: «Видел твое преступление, жду наказания».

Я довольно часто у него бывал. Он дивно пел украинские песни, всегда при мне – многоголосые, с Иваном Николайчуком, с другими профессиональными актерами – он же до этого учился в консерватории. У Сергея на удивление мало пили – две-три бутылки вина за вечер для десяти гостей. Сам он вообще почти не пил, ему не нужно было спиртное – и без него Сергей почти всегда испытывал возбуждение, острый интерес ко всему происходящему.