Похороны Шаламова

Публикация надгробной речи меня совершенно не волновала, но именно поэтому, когда я был арестован второй раз, у меня были изъяты рукописи Шаламова. И один из пунктов моего обвинительного заключения, а потом и приговора был как раз об этом – «Надгробное слово» о Варламе Тихоновиче.

Когда меня знакомили с моим уголовным делом (перед судом), а в нем было семь вполне бессмысленных томов, и процесс ознакомления длился не один день, я, чтобы спасти изъятые у меня в то время неизданные рукописи Шаламова, приложенные в качестве вещественного доказательства (а там было еще и много правки, то есть виден был процесс работы), сперва их попросту украл из дела – спрятал под рубашку. Но, поскольку я понимал, что в тюремной камере они рано или поздно будут найдены, я каждый лист очень аккуратно скопировал – со всеми правками Варлама Тихоновича. Я рассчитывал, что сами рукописи у меня, конечно, найдут и вернут в дело, но копию изымать не станут и она уцелеет. Но на обыске перед отправкой на этап (во время прогулки, то есть без меня, что было незаконно) они забрали и Библию, которую я получил после трёх недель голодовки, и рукописи Шаламова, и мою общую тетрадь с копиями. Так что где-то в КГБ все это рядком лежит.

С 1977 года за Варламом Тихоновичем ухаживала Людмила Владимировна Зайвая, о которой следует рассказать, так как ее значение в судьбе Шаламова последних лет сложно переоценить. Именно с ее истории можно начать ту часть рассказа, которая связана не столько с моим знакомством с Шаламовым, сколько с тем, что мне кажется важным сказать о судьбе его наследия, памяти о нем.

Людмила Владимировна была в начале 1970-х годов широко известным в среде московской интеллигенции добрым, наивным и самоотверженным человеком, самостоятельным поэтом. Это было время после сталинского молчания, когда в обществе возникла острая потребность в книге. Все мало-мальски любопытное издавалось очень большими тиражами (от приключенческой литературы до академических собраний сочинений), и раскупалось нарасхват. К тому же это было время, когда значительная часть страны жила стихами (Ахматова поражалась: «Поэты выступают на стадионах»), и поэтические сборники были особой ценностью. И тут Людмила Владимиров на создала, наверное, первый и, во всяком случае, самый крупный в Москве клуб книголюбов «Эврика» в Доме Технической книги на Ленинском проспекте, где, став членом клуба, можно было по особой разнарядке купить книги, недоступные в книжном магазине. В клубе еженедельно проводились дискуссии, обсуждения новых изданий, но главное, их можно было купить. Бывал там и никогда не забывавший Шаламова Юрий Шрейдер. Людмила Владимировна вызывала у него доверие и симпатию, и однажды он ей сказал, что есть замечательный человек, великий писатель, который совершенно одинок и остро нуждается в помощи и хоть каком-то уходе. Так Зайвая попала к Шаламову. И, к возмущению своей маленькой дочери, Людмила Владимировна начала все свое свободное время отдавать стирке, уборке, приготовлению еды для Шаламова – выбор Шрейдера оказался на редкость удачным. Раз в несколько месяцев звонила Сиротинская (потом еще и оклеветавшая ее), и Зайвая, не понимая, кто она такая, исправно и наивно перед ней отчитывалась.