Как говорится, каждому действию имеется противодействие. Британцы сами же, своим вероломным поведением вынудили Бонапарта оказывать им решительное сопротивление.

Итак, переписка обитателей Лонгвуда с материком оказалась под запретом. Сказалось это и на общении с местной администрацией, которая дала понять, что будет рассматривать все обращения в ее адрес за подписью «генерала Бонапарта», но никак не Императора. Дошло до абсурда: доктору О’Мира было решительно отказано в приеме от него медицинских бюллетеней, в которых речь шла о состоянии здоровья «Его Величества».

– Никаких императоров! – кричал из своей резиденции разъяренный Хадсон Лоу. – Я должен быть в курсе состояния здоровья генерала Бонапарта. И без всяких «Величеств»!..

Однако имелся один нюанс: состоянием здоровья Наполеона интересовались иностранные представители на острове, которые информировали свои правительства. Неожиданно выяснилось, что эти самые бюллетени, которые Хадсон Лоу отправлял представителям Австрии, России и Франции, подписывались военным врачом, которого сам Пленник никогда и в глаза-то не видел – доктором Бакстером. Бывший сослуживец генерала Лоу по легиону корсиканских дезертиров, Александр Бакстер на Святой Елене являлся инспектором госпиталей, возглавив, таким образом, здесь службу здравоохранения. Именно его Хадсон Лоу упорно пытался внедрить в окружение Наполеона, чтобы иметь рядом с Пленником своего человека.

Из затеи ничего не вышло: Бонапарт дал понять, что его личным врачом останется доктор О’Мира; в противном случае он готов вообще отказаться от медицинской помощи. Тогда-то губернатор и привлек Бакстера к составлению фиктивных бюллетеней. Эти медицинские сводки, существенно подправленные и составленные со слов Барри О’Мира, намеренно искажали действительное состояние дел.

Тем не менее О’Мира пришлось подчиниться. Однако, когда с одним из его бюллетеней Наполеон ознакомился лично, ему не понравилось, что речь в нем шла не об Императоре, а о «генерале Бонапарте». Бедняга доктор оказался меж двух огней: с одной стороны находился симпатичный ему Пленник, с другой – непосредственное начальство в лице чопорного и жестокого Хадсона Лоу. В данном случае, оправдывался перед Наполеоном ирландец, вопрос с титулом не столь уж и важен – главное, чтобы администрация острова регулярно получала медицинские бюллетени…

Со временем Барри О’Мира стал для Бонапарта незаменим, ведь он не только оказался прекрасным доктором, но и хорошим собеседником. Кроме того, в лице этого ирландца Лонгвуд обрел, по сути, единственный «связующий мостик» между двумя противоборствующими лагерями. Доктор О’Мира предпочитал быть выше условностей: он оказался для Пленника не «одним из них», а самым что ни на есть «своим», причем достаточно близким.