Перво-наперво следовало как можно жестче ограничить связь французов с внешним миром. Солдатские посты по периметру и строгий пропускной режим отчасти способствовали решению этой проблемы. Но только отчасти. Оставалась еще переписка Двора с материком. И с этим следовало что-то делать. Необходимо было найти существенную зацепку, которая послужила бы оправдательной причиной репрессивных мер в отношении Пленника. И она была очень быстро найдена. Выяснилось, что в переписке французов обязательным атрибутом являлось обращение, направленное на выделение императорского статуса Наполеона («Ваше Величество», «Ваше Императорское Величество» и пр.). И это стало важнейшей зацепкой: Бонапарт никакое не «Величество»! По крайней мере с тех пор, как оказался пленен англичанами. Никаких «Императоров»! Здесь, на Святой Елене, есть только «генерал Бонапарт» – и точка! Так считал Хадсон Лоу.

Иного мнения придерживался сам Пленник.

– Меня никто не лишал титула императора, – говорил Наполеон в разговоре с доктором О’Мира. – Я отрекся от трона Франции, но не от титула императора. Я не называю себя Наполеоном, императором Франции, но императором Наполеоном. Монархи, как правило, сохраняют свои титулы. Например, испанский король Карл после отречения в пользу своего сына сохраняет титул короля. Будь я в Англии, я бы не называл себя императором. Эти канальи хотят представить дело так, будто французская нация не имела права делать меня ее монархом. В таком случае они не были способны сделать меня и генералом. Когда человек во время беспорядков в стране становится во главе небольшой группы людей, его называют вожаком бунтовщиков; но когда он добивается успеха и совершает великие дела, то его уже величают по-другому – генералом ли, монархом… Только успех делает его таким. Останься он неудачником, то, возможно, закончил бы жизнь на виселице. Когда-то Англия видела в Вашингтоне главу мятежников и долгое время не признавала ни его самого, ни страну, ни американскую конституцию… По правде, находясь на этом острове, мне самому казалось бы невмоготу называть себя Императором, но ваши министры вынудили пойти на это при той ситуации, в какой я оказался. Порой я ловлю себя на мысли, что напоминаю одного из тех бедолаг в Вифлеемской психушке в Лондоне, которые воображают себя королями среди цепей и соломы… Потеря моего трона является вопросом чести, и я скорее сотню раз потеряю свою жизнь, чем позволю унизить себя, согласившись с именем, которое удовлетворяет моих угнетателей. Впрочем, есть более легкий путь для урегулирования этого спора. Я готов предложить взять себе имя Дюрока или Мюирона, убитых в бою рядом со мной…