В первую минуту Мария удумала закатить истерику. Но почему-то не хотелось ни плакать, ни кричать. А что, собственно, произошло? Разве ей не приходилось еженощно делить супружеское ложе с тем, кого она никогда не любила? Ничего, обходилось без истерик. Что уж теперь, если на карте ее дорогая Польша? Встала и медленно подошла к Наполеону. Странно, на лице женщины появилось некое подобие улыбки. Но Император по-прежнему оставался хмур. Тем более он уже получил желаемое. Мария опустилась перед любовником на колени и прошептала:

– Я прощаю Вас, сир…

Бонапарт схватил ее руки и стал страстно целовать.

– С этого дня мне будет трудно без Вас, – сказал он. – Отныне мы должны видеться постоянно…

Но в ответ услышал совсем не то, на что рассчитывал. Мария не желала быть какой-то женщиной-однодневкой, она оказалась в постели Императора совсем по другой причине.

– Если Вы считаете, что я сейчас соберусь и уеду обратно к мужу, то этого не будет, – вдруг твердо заявила Валевская. – С мужем кончено! Произошедшее между нами навеки соединило Вас и меня, сир. Я не смогу после этого появиться перед графом Валевским.

Плутовка мило улыбнулась и… поцеловала любовнику руку.

– Ну что ж, – сказал, улыбнувшись, Бонапарт, – теперь ты будешь жить у меня…

Бонапарт получил от «панночки» то, чего хотел. Мария получила его. Его Императорское Величество.

Но больше всех выиграла Польша.

Все повторилось, как в Каире. Разница была лишь в том, что мадам Фурес заменила пани Валевская. Мария открыто жила в его дворце, а ее связь с Наполеоном стала официальной. Наставления мадам Вобан помогали держать именитого любовника на привязи.

По вечерам, целуясь, они говорили не только о личном, но и о главном — о судьбе «несчастной Польши», о ее роли в мировом сообществе. Мария старалась быть тактичной. Нет, она не собиралась сбрасывать с трона обожаемую императором Жозефину – к чему это?! Ей хотелось не так уж много – быть по возможности рядом с любимым человеком. И стать его как бы побочной польской женой. Только и всего. Неужели это так много для Покорителя Европы? Конечно, нет. Наполеон наслаждался и Марией, такой ненавязчивой и нежной; и тихой Варшавой; и ликующими при виде французских солдат поляками.

Император как-то незаметно полюбил этот милый край, который еще недавно грозился раздавить, как раздавил каблуком собственные золотые часы. По вечерам над Варшавой взмывали всполохи салютов. А по утрам Бонапарта шатало после очередной бессонной ночи со страстной Марией. Полония, Полония…