Кровь бросилась в лицо Марии. Это не любовная записка! Это – приглашение… в постель! Какая откровенная пошлость, какой цинизм! Разорвав записку в клочья, она сказала горничной:

– Передайте, ответа не последует…

Когда на следующее утро Мария получила вторую записку, то даже не стала ее вскрывать: тут же отослала обратно. Однако вслед за запиской к Валевским вновь заявилась делегация польских «парламентариев». (Они все будто сговорились!)

– От вас, пани Валевская, зависит будущее нации, – заявил старший из панов. – У вас, так получилось, особая миссия. Вы должны уступить…

Пан Валевский оставался в неведении (или делал вид, что ничего не понимает). Поэтому горячо поддержал патриотов:

– Да, дорогая, нам следует быть на этом обеде…

Марии ничего не оставалось, как пойти за советом к мадам Вобан, официальной любовнице князя Понятовского. Уж кто-кто, а госпожа Вобан разбиралась в женских туалетах лучше всех «панночек», вместе взятых. Впрочем, не только в туалетах, но и… как вести себя без них.

После приема во дворце Радзивиллов Марию проводили к Императору. Однако женщина оказалась явно не готова к такому ходу событий. Даже ее нетерпеливый старикашка вел себя с супругой более галантно, нежели этот развязный корсиканец. Ей стало очень обидно. Бедняжка разрыдалась и проревела вплоть до глубокой ночи, после чего Бонапарт был вынужден проводить «панночку» домой.

Утром Мария обнаружила на столе дорогую шкатулку с украшениями, жемчужное ожерелье и букет цветов. Женщина, доставившая подарки, подала письмо.

«Мария, моя нежная Мария! – писал Бонапарт. – Я думаю только о тебе, я страстно хочу увидеть тебя снова. Ты придешь, не правда ли? Ты обещала мне. Если ты не придешь, орел сам прилетит к тебе. Тебе доставили букет? Возьми его с собой на обед. Посреди чуждой толпы мой букет станет тайным звеном тайной связи между нами. Я прижму руку к груди, и ты поймешь, что мое сердце принадлежит тебе; ты сожмешь в руке букет, и мы поймем друг друга. N.».