– Полуправда сойдет? – хмыкает Франк.

– Говорят, она хуже лжи, – отвечаю ему в тон, с ухмылкой.

Франк закидывает голову и снова смотрит в потолок, словно бы к нему обращается:

– Кто говорит? Идиоты говорят.

– Тогда вопрос: что вы могли бы вспомнить об отце положительного? Именно об отце, а не о гауляйтере Польши?

– Я уже вспомнил всё хорошее.

– Да? И что же?

– Ну, что он достойно принял смерть, хоть в этом краснеть за него не пришлось.

– А еще что? Ну, может, какое письмо вам из тюрьмы нежное прислал…

Франк задумывается – его лицо расползается в ядовитой улыбке:

– Да, было кое-что, что он прислал мне из тюрьмы. Лично мне. Свой молитвенник в память о нем.

Я улыбаюсь: ну наконец-то, хоть что-то человеческое было в этом чудовище по имени Ганс Франк.

Никлас продолжает:

– Он даже бережно подписал его для меня. А теперь маленькое отступление. Дело в том, что имя Ники в семье писали всегда из четырех букв: Н И К И. А в молитвеннике мое имя было написано через два К. И меня это ужасно разозлило. Сегодня, конечно, можно сказать, что это было по-детски с моей стороны. Но дети в таких вещах очень пунктуальны. Для меня за этими буквами стояло: да какая разница, как я его там назову. Ну как, трогательная история?

– Я забыл забрать зонт в тюрьме, на выходе, когда раскладывал по карманам вещи. – Франк сидит на скамейке возле Дворца правосудия. Мы только что сходили в главное здание и отобедали в местной столовой.

– Плохая примета – забывать свои вещи в тюрьме, – подает голос оператор, – значит, придется туда вернуться.

– Зонт был гостиничный, так что если примета работает, их накроет налоговая. Нам же бояться нечего, – отвечаю ему несколько раздраженно.

Франк молча закуривает сигарету.

Молитвенник. Эта история и другие, ей подобные, не озвученные Франком, но в наличии которых я уже теперь и не сомневаюсь, и заставляют Никласа так люто ненавидеть своего отца. Потому что такая ярая ненависть, как правило, взрастает на самых простых вещах, например, на критической массе обид. Эта ненависть проистекает из личного эгоизма, а не исключительно от страданий из-за безвинно погибших шести миллионов несчастных.