И всё-таки я предпочитаю промолчать: мне кажется, что гладкий затылок охранника внимательно следит за мной, и стоит мне снова попытаться открыть рот, меня депортируют в мир свободных людей за бетонной стеной.

Никлас, сохраняя молчание, тоже внимательно рассматривает тюремный дворик и наверняка думает о том же, о чем и я: тут они гуляли или нет?

Тихой группой мы входим в какое-то одноэтажное строение, изнутри похожее на поликлинику: давно не штукатуренные стены, отслоившийся линолеум, кое-где продранный. Скрипят двери, в которые мы входим, следуя за проводником, а потом вдруг под ногами разверзается лестница, внизу которой берет начало коридор, чьи несколько десятков метров включают в себя целую вечность голодной до звуков тишины.

В тюрьме, как нигде, главную роль играют звуки, а совсем не визуальный ряд. Твои шаги, тяжелый вздох Никласа, хромающего в конце нашей безмолвной группы, скрип штатива, который оператор несет вместе с камерой, нервное покашливание Сергея, звук ключей, металлической гроздью свисающих с пояса нашего сопровождающего и хлопающих его по бедру. Каждый шум здесь много больше, чем просто звук. И слух натянутыми до предела барабанными перепонками ловит всё, что разрушает тишину. Звук в этих стенах – большая роскошь, к которой не получится прибегать всякий раз, и только если отчаянно захочется проверить, оглох ты или еще нет, можно кашлянуть в кулак.

Миновав длинный коридор, мы снова поднимаемся по лестнице, делаем несколько шагов по улице, снова куда-то заходим, и за нами захлопываются массивные железные двери. Мы окончательно в тюрьме. И в первые несколько секунд тишина оглушает настолько, что хочется ее нарушить, – как угодно, лишь бы взломать ее, распечатать, вскрыть.

– Можете говорить, – сообщает вдруг охранник. – Сейчас подойдет Фёгеляйн, который будет здесь вашим сопровождающим. Ждем.

– А где это крыло? То самое, где их содержали? И почему тут… так всё странно? – Я озираюсь по сторонам. Несколько железных лестниц с перилами и ступенями ведут… в стену? Это какой-то сюр.

– Фёгеляйн вам ответит. Разговаривать вы уже, конечно, можете, но не со мной. – Охранник поднимает руку и машет фигурке, которая материализовалась в конце долгого тюремного коридора. – Вот он, ваш проводник.

Передав нас с рук на руки Фёгеляйну, Харон с гладким затылком, чьего имени я так и не запомнила, впрочем, как и лица, – разворачивается и уходит. Ну что ж, он доставил нас в свой Аид, где передал человеку с забавной для нашего уха фамилией, черными коротко остриженными кудрями и симпатичным лицом. Судя по манере общаться, свободной живой мимике, приятному низкому тембру голоса и раскованности движений, Фёгеляйн всё-таки не рядовой охранник, а кто-то повыше должностью – у него на поясе с правой стороны висит огромная связка ключей, раза в три превосходящая по размеру связку нашего предыдущего сопровождающего.