Сверхсекретный проект получил название «Пума» по аналогии с «Пантерой» – прерванным проектом по выводу фонда Blackstone на Амстердамскую биржу. Круг посвященных был очень узок – несколько человек внутри компании и несколько внешних консультантов. «Я был помешан на конфиденциальности, во многом потому, что сам не был полностью уверен в своих намерениях. Я хотел, чтобы практически никто в компании не знал об этих планах, – вспоминает Шварцман, – не хотел порождать ожидания. Это могло нам помешать»{491}. Для работы над юридическими вопросами привлекли Джошуа Форда Бонни, молодого специалиста по IPO из юридической фирмы Simpson Thacher, обслуживавшей Blackstone{492}. Консультировал компанию ее аудитор Deloitte & Touche. При этом Blackstone заставляла каждого внешнего юриста, бухгалтера и банкира подписывать индивидуальное соглашение о конфиденциальности, что было поистине беспрецедентным требованием. Другие партнеры, даже Питерсон, в течение нескольких месяцев не подозревали о происходящем.

В некотором смысле сложилась парадоксальная ситуация: компания, игравшая ведущую роль в стремительном уводе американского и европейского бизнеса с публичного рынка, сама готовилась выйти на него. Но у Blackstone были весомые причины двинуться в противоположном направлении. Пока ее партнеры все свое время посвящали тому, чтобы с выгодой продать активы Blackstone, они не имели возможности воспользоваться созданной ими стоимостью в бизнесе, который сами построили. Этот вопрос особенно остро стоял перед Питерсоном, которому в 2006 г. исполнилось 80 лет. Согласно их изначальной договоренности со Шварцманом в 1985 г., в случае смерти соучредителя его наследники имели право получать прибыли от компании в течение всего пяти-семи лет; никто из двоих не мог передать свою долю по наследству, не говоря уже о том, чтобы продать ее{493}. Выход на биржу позволил бы Питерсону продать свою долю, а Blackstone – спровадить под благовидным предлогом своего учредителя, который давно отошел от дел, но по-прежнему наравне со Шварцманом имел право голоса в управлении основным бизнесом и продолжал класть в карман весомую часть прибылей.

Но прежде всего Blackstone надлежало привести к такой структуре, которую можно было вывести на публичный рынок, что требовало от юристов и бухгалтеров геркулесовых усилий. Начать с того, что не существовало никакой «единственной Blackstone»{494}. «Компания» представляла собой кластер из примерно сотни партнерств, корпораций и фондов, связанных между собой контрактными отношениями, руководством с дублирующими функциями и собственностью, но никакой единой материнской компании, чьи акции можно было бы продавать на бирже, не существовало. Система управления отличалась не меньшей сложностью. Питерсон и Шварцман единственные имели право голоса в бизнесе LBO и М&A. Они делили прибыли между партнерами в этих группах и консультировали их, но юридически эти партнеры не имели права голоса в управлении. В то же время руководителям подразделения недвижимости, включая его основателя Джона Шрайбера, который даже не был партнером или сотрудником Blackstone, принадлежала половина голосующих акций в этом бизнесе (другая половина принадлежала компании). Чтобы выйти на биржу, Blackstone требовалось создать одну структуру – в конечном итоге две структуры – на вершине корпоративной пирамиды.