Андрею было любопытно, и он всегда смотрел, как лезвие рассекает податливую плоть и впивается в колоду. Всего один взмах – и живое становится неживым. В этом заключалась особая, смертельная магия.
– Не хочешь бульон, приготовлю котлеты, – легко ответила Ульяна, умело прижимая птицу.
Как в детстве, Андрей весь превратился в зрение и слух, Акулька же, наоборот, закрыла лицо ладонями.
Взмах!
Лезвие опустилось, вонзившись глубоко в колоду. Из разрубленных артерий брызнула кровь, и голова – серо-бурый мячик – отскочила и упала в траву.
Какое-то время Андрей смотрел на темные пятна, на безголовое тело, бегающее вокруг колоды. Потом тело завалилось на бок, подогнуло ноги и застыло, лишь изредка подергивая крылом.
«А силы Ульянке не занимать, – подумалось Андрею. – И жалости бабьей нет. Уж рубанула так рубанула».
Живот снова скрутило болью. Воздух сделался колючим, плотным. Андрей захрипел, раздирая пальцами горло. Мир потек, сворачиваясь спиралью, подернулся туманной пеленой. И вот уже, как сквозь замочную скважину, смотрел сквозь чужие глаза: деревянная колода превратилась в беленую печь, а курица – в труп Захария. Заскорузлая от крови голова тряслась, пальцы скребли по доскам. Рядом вместо топора валялось полено.
Как там сказал Емцев? Сначала толкнули, потом добили по голове…
– Вали! – прохрипел Андрей. – Сдохни… уже наконец!
И глазами Павла продолжил смотреть.
Веером развернулись страницы блокнота, замельтешили написанные карандашом имена.
Степан Черных. Маланья. Ведьма Леля. Ульяна…