– Неправда! Врешь! – заголосила Акулина, вырываясь. – Пусть настоящий дядька придет! Зачем его держишь?

– А ну, отойди! – зашипели рядом.

Андрей обернулся. К нему быстро приближалась кудрявая девица в белой рубахе.

– С какой стати? – огрызнулся Андрей. – Девчонка плачет, не видишь? Утешаю ее.

– Никудышный из мертвяка утешитель, – хмыкнула ведьма и, присев, обняла Акулину. – Не плачь, не реви, моя хорошая.

– Страшно, Аленка! – жаловалась девочка, уткнув лицо в ее плечо. – Люди злые.

– Не все злые, и хорошие есть.

– Нету, – упиралась она. – Притворяются все. Снаружи цельные, а внутри гнилушки. Даже деда был, даже папка с мамкой…

Не договорила, всхлипнула и затихла. Андрей с завистью следил, как ведьма гладит девчонку по макушке, нацеловывает в мокрые щеки, и Акулина льнет к ней доверчиво и робко. А ведь была его добычей! Несправедливо!

Андрей снова принялся ковырять рану, и в сердце копилась черная злоба.

Тем временем гомон притих, и в толпу вклинился Степан Черных.

– Довольно! – прогрохотал он, за ворот оттащив Рудакову, а от его голоса с елей шумно поднялось воронье. – На чужой беде и на чужих костях грешно ссориться!

– Не тебе о грехе говорить, – подал голос отец Спиридон, а Рудакова выстонала:

– Уби-ийца!

Кто-то ахнул. Степан шагнул вперед и отвесил женщине пощечину.

– Злость жены изменяет взгляд ее и делает лицо ее мрачным, – яростно проговорил он. – Не греши против Господа и меня, пророка, владеющего Словом.

– Говори да не заговаривайся! – прикрикнул отец Спиридон, выступая вперед и загораживая Рудакову спиной. Солнце, выглянув из-за туч, опалило крест, и тот вспыхнул золотым боком, точно занялся пожар. – Не пророк, а прохвост ты!

Андрей отошел еще, оглядываясь по сторонам, высматривая пути к отступлению, и только сейчас заметил, как клонятся тонкие осинки, как рябь бежит по траве, как с горизонта наползают чернила и вымарывают сажей крыши домов. Неужто и впрямь гроза? А ведь думал, что убежал от нее. Андрей досадливо поморщился и глянул на Акульку: та все еще подрагивала на ведьмином плече, глаза крепко зажмурены, дыхание сбивчивое. Не приступ ли?

– З-зараза! – процедил Андрей и вытер ладонью рот. Тучи густели, солнце окончательно провалилось во тьму.

– Что ты можешь дать матери, потерявшей дитя? – продолжал меж тем грохотать Степан. – Сказку о загробной жизни, о недостижимом Царстве Божием? А я могу вернуть ее сына, – и, повернувшись к Рудаковой, сдвинул густые брови: – Порою мы бываем несдержаны в словах и обвиняем необдуманно. Но я добросердечен и милостив, и если покаешься, если будешь чиста в помыслах, задуманное исполнится.