И еще там был Раду. И Лучан. И, еще более неожиданно, Ион-младший. Тию на мгновение даже остановилась, чтобы прищуриться и понять, не обманывает ли ее зрение. Остановилась, и сразу же попала в руки стража. Пачкая ее платье кровью, льющейся из глубокой рваной царапины, он схватил ее за плечо и грубо толкнул в сторону дверцы.

– А ну, внутрь! – рявкнул он, выругавшись при этом.

Тию попыталась дернуться, но он был сильнее.

– Эй!.. – сипло окрикнул их Раду, но слова его заглушил выстрел.

Страж отпустил Тию и заорал, схватившись за плечо. Из-под пальцев по рукаву медленно растекалось темное пятно крови.

Лучан опустил пистолет и яростно сказал:

– Эй ты… Ницэ, так? Ежели хоть кто сейчас ее тронет, буду в голову стрелять. Никогда такого не было, чтоб кукушечьим стражам можно было невинных обижать.

Летуца вышла из кареты и схватила Тию за руку, то ли поддерживая, то ли сама цепляясь за нее для успокоения. Вдвоем они дошли до всадников.

Ницэ спешился, как и Раду. Лучан, чуть помедлив, тоже спрыгнул с седла, не выпуская из рук пистолет. Ион-младший сполз куда менее изящно, но сразу же поспешил к Тию, чтобы узнать, как она.

Ницэ тем временем приказал своим людям немного отойти.

Поглядывая на спутников Раду, он с деланным благодушием сказал:

– Мы не представлены, господа, но… сдается мне, произошло какое-то недоразумение. Мы с барышней Тию направлялись в столицу. Я не умышляю никакого зла, напротив, всем сердцем желаю скорее устроить ее судьбу и взять над ней попечительство… как будущий супруг. Верно, барышня Тию? – ласково спросил он, видимо, намекая на их недавний разговор.

Тию мягко улыбнулась.

– Ежели вы еще раз упомянете мое имя да еще скажете «мы», я заберу вот этот пистолет и прострелю вам… ногу или руку.

Даже Раду повернулся, чтобы посмотреть на нее, не говоря уж об Лучане и Ионе. Тию ответила непроницаемым взглядом.

В этот момент, стоя перед тем, кто так долго давил на его сердце, угнетал спокойствие и постоянно нависал черной тенью даже в самый ясный день, Раду удивился.

Раду смотрел в его глаза и чувствовал, как внутри лопается, рвется давно затянутая до скрипа веревка, которая все это время не давала спокойно жить, дышать, смотреть.

И это было такое облегчение.

Наверно, Раду с самого начала сделал не тот выбор. Надо было не бежать, скрываясь, притворяясь и постоянно оглядываясь через плечо.