На Раду было надето небесно-голубое платье, уже не модного, но все же современного фасона, с мелкими оборками по подолу и длинными рукавами. Платье будто бы много лет пролежало где-то сложенным, и теперь топорщилось заломами и затертыми выцветшими складками.

За алтарем стояли три призрачные фигуры, и Раду разговаривала с ними.

Корнелий остановился и откашлялся. Раду развернулась привычным резким движением, и глаза ее изумленно расширились.

– Как ты? – спросил Корнелий. Потом, поколебавшись, обратился к фигурам: – Я пришел к вам с просьбой.

Некоторое время он молчал, не зная, чего ожидать. Но ему никто не ответил, только Раду смотрела устало.

– Простите, мастер Тенда, – наконец, сказала она. – Я на вас сердилась тогда, а сама… тоже… ушла без прощания.

Корнелий открыл было рот, но несколько мгновений не мог говорить: горло сдавило. Сможет ли он сейчас что-то поправить?

– Я не попрощаться пришел, – хрипло сказал он. – А забрать тебя обратно.

Раду отвела глаза, потом даже неловко улыбнулась краешком губ.

– Мастер Тенда… уже поздно.

Корнелий открыл было рот, чтобы возразить, но поперхнулся от неожиданно ледяного воздуха, который хлынул в легкие. Гомункулюс всем телом прижался к его шее, дрожа.

– Она заплатила, и мы дали, – прозвенел женский голос. – Но теперь у нее больше ничего нет, а дары наши она потратила. Ее нельзя забрать, она принадлежит нам.

Льдинки вечной зимы, стылый ветер над могилами – вот каким был голос Хозяйки мертвых.

– Это несправедливо, – сказал Корнелий, и Раду вздрогнула, предупреждающе помотала головой.

Но Корнелий не боялся. До недавнего времени он вообще во все это не верил.

И мог признаться себе, что терять ему особо нечего.

– Она не умерла тогда и не должна была умереть, – упрямо продолжил он. – Вы дали ей эти дары, обманув ее.