– На самом деле он об этом не писал.
– Да, – ответила я, – тогда он понятия об этом не имел. Но догадался кое о чем касательно их природы. И этого было достаточно, чтобы привести в действие свой план.
Я не видела мотыльков, но ощущала их присутствие в углах комнаты. Стены из опустевших книг словно на меня давили. Я вдруг осознала, какой горечью отзываются страницы на спиральных хоботках мотыльков. Услышала тихий шорох их призрачных крыльев.
– Три дюжины и еще пять, – сказала я. – Столько было написано писем, прежде чем она призналась бы в любви.
– Она?
– Нет, я не это имела в виду. Листья на дереве за окном… Нет, не то, – я снова попыталась очистить свой разум. Все разлеталось. – Кровь соловья на самой белой розе [98]… нет, и это тоже не то…
Меня трясло, а Лаон все не выпускал меня из объятий. Гладил мои волосы, а я уткнулась ему в грудь, и в лицо впились пуговицы рубашки. Несмотря на все его нежное внимание, я знала, что у него тоже кружится голова.
– Исайя? – Он нахмурился, узнавая отрывок.
Я покачала головой, хотя и не собиралась ему противоречить. Закономерности, которые прежде казались такими четкими, ускользали. Я отстранилась от его надежного присутствия. Лаон был слишком реален. Нетвердо держась на ногах, я начала расхаживать по комнате. Библиотека была крошечной, чуть больше клетушки, однако хватило и этого. У меня закружилась голова, но это приблизило меня к странной ясности мотыльков.
Когда я вновь обернулась, Лаон стоял у книжных шкафов, озаренный лунным светом. Теперь я видела его отчетливей, в морщинах на его лице отпечаталось беспокойство, а в глазах застыл глубокий ужас.
– Это не может быть правдой, – покачал он головой, – Рош не стал бы, не мог, ни за что…
– Он приехал, потому что хотел узнать больше… обо всем, – ответила я. – В этом ведь есть смысл? Перевод Библии. Язык ангелов. Енохианский апокриф. Те самые тайны, за которыми он гнался.
– Но чтобы свести с ума собственную жену, – процедил Лаон, всплеснув руками. – Хорошие люди так не поступают. Хорошие мужчины так не поступают.
– Возможно…