— Действительно… Вы какого-то мазохиста обрисовали…

— Хорошо… — раздумчиво сказал Кромов. — Не желаете отвечать, не надо.

Директор приподнял кустистую бровь. Кромов пояснил:

— Хорошо, что вы следите за моей мыслью. Плохо, что в вас не проклюнулись угрызения совести… Сначала я подумал, что все это бред, но… Все же это ваших рук дело.

— Я никому не звонил и не писал, — расслабившись, откинулся в кресле Иван Васильевич. — У вас, молодой человек, и на самом деле бред.

Кромов не отреагировал на подобное обращение, просто улыбнулся:

— Ошибаетесь… Пушкарева была со мной откровенна… Предельно откровенна.

— Пушкарева, Пушкарева… — потирая виски большим и указательным пальцами, сделал задумчивое лицо директор. Всем своим видом он пытался уверить собеседника в том, что старается, но никак не может вспомнить, кто такая эта Пушкарева. — А! Кажется, работала у нас технологом?

Кромов смотрел на него и видел, что самообладание покидает Ивана Васильевича. Веки подрагивали, капельки пота оросили лоб, нервный тик тревожил левую щеку.

— Женщине, тем более интересной, всегда есть что рассказать, — вежливо улыбнулся Кромов. — Может, не стоит вам разыгрывать оскорбленного, а лучше сесть и написать на имя прокурора покаянное заявление?

Директор ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки:

— Заявление?

— Да, — кивнул оперуполномоченный. — Так, мол, и так… Подробно, ничего не утаивая… Побудительным мотивом, дескать, для моих действий явилась профессиональная честность Л. В. Мозжейкиной, которая, ну никак, не соглашалась вносить в государственную отчетность искажения, приписывать к выполнению плана мифические данные, и так далее… Напишите, что рассудили, мол, так: люди — Мозжейкины — порядочные, шуметь не станут, уволится сама, или муж вынудит… Письмо в главк — это шедевр, это тонкий ход с вашей стороны! Хотя, Иван Васильевич, думаю, зная свое руководство, вы рассудили, что при выборе — кому увольняться, вам или Мозжейкиной, предпочтут оставить вас… Почти ничем не рисковали…

Директор смотрел на Кромова, как на помешанного:

— Фантазии все это! Извините, но вы ошибаетесь. Никому и ничего я не писал. Мне идти надо.

Кромов взглянул на часы, спохватился:

— Мне тоже! Засиделся, заговорился… До свидания!

Добровольский удовлетворенно закуривает. Кромов усмехается:

— Вместо обеда?