Пронзенный болью, он нашел в себе силы подняться. Настолько живой, что сердце, казалось, сжалось и переместилось в горло. На него уставилась маска ужаса на лице его противника. Габриэль обыскал его, но тот не солгал: ни кредитных карт, ни кассовых чеков, ни квитанций с паркинга, ни единой другой бумажки.

Габриэль забрал свой телефон, потом огляделся вокруг, обхватив руками голову. Легкие горели. Он убил этого типа. Разумеется, речь шла о выживании, но, так или иначе, у его ног лежал труп, покрытый его отпечатками и его ДНК.

Сжав челюсти, Габриэль пристально посмотрел на субъекта:

– Я не сяду в тюрьму из-за тебя. Это ты отправишься в подземное дерьмо.

Он обвязал ноги русского веревкой. Сфотографировал его своим телефоном – единственный след, какой только и останется от этой мрази, – а также растворяющийся труп второй женщины. Потом направился к рычагам управления. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, как все это работает. Одним движением он поднял лебедку, другим переместил ее в нужном направлении. И решительным жестом отправил тело в цистерну.

– За Жюли, сволочь.

Крабы мгновенно принялись за дело. Зрачки Габриэля мстительно сверкали, когда глаза его мучителя исчезали в бурой пене, пока не остались только зияющие глазницы. Габриэль простоял там долгие минуты, тяжело дыша и раздумывая, что делать дальше.

Он протер тряпкой все рукояти, бросил стяжки и маячок GPS в цистерну, потом отвернул кран так, чтобы содержимое вытекало по каплям, но достаточно быстро. Крабы затанцевали при соприкосновении с холодным бетоном. В таком темпе потребуется несколько дней, чтобы цилиндр опорожнился, – этого времени хватит за глаза, чтобы русский полностью переварился, – и месиво, которое разольется гигантской лужей, сделает любой анализ происшедшего невозможным. Габриэль представил себе лица копов, когда они появятся здесь – ведь рано или поздно они сюда придут, через месяц или через год…

Когда он наконец вышел со склада, дождь по-прежнему хлестал в стены ангара, капли взрывались в лужах. Хромая, мгновенно снова промокнув, он снял разбитые замки, добежал до припаркованного недалеко от ворот грузовичка русского, сфотографировал номерные знаки – вполне возможно, фальшивые, – не прикасаясь ни к чему, чтобы не оставить отпечатков. Потом кинулся к своей машине.

Его легкие странно свистели, наверняка обожженные испарениями. Он до упора опустил окно со своей стороны: кожа нуждалась во влаге, а трахея – в свежем воздухе. Зеркальце заднего вида послало ему жуткое изображение: вся левая часть лица вздулась и была лиловой.