Одетта, когда они однажды завтракали вдвоем, сказала:

— Ты заметил?

— Что?

— У нее на лице…

— Нет.

— Я о шраме. Его больше нет.

Стало тихо-тихо. Дутр дождался Греты и сразу же увидел, что Одетта права. Кожа у девушки под ухом уже не была розовой. Еще несколько дней, и Грета… Дутру уже никогда не узнать, кто из сестер лежит на берегу ручья под соснами. «Нет, это у меня какое-то наваждение. Грета есть Грета. Грета — единственная реальность». Девушка давным-давно ушла, когда Дутр наконец отважился заговорить о ней с Одеттой:

— По крайней мере мы-то с тобой уверены, что с нами Грета!

— Уверены, и что с того? — отпарировала Одетта, покачивая крупными цыганскими серьгами.

Началась новая пытка, ничуть не легче всех предыдущих. Хотя каждая из предыдущих была достаточно тяжела. Новый спектакль — они показали его в Ницце — не принес успеха. Труп, который находился то в чемодане, то в корзине, и пугал, и смешил. Почти то же впечатление возникало при взгляде на Одетту рядом с Гретой. Одетта была слишком горда, чтобы терпеть такое.

— Что ж, — решила она наконец, — значит, пора бросить шпагу!

— Почему? — спросил Дутр.

Обеими руками Одетта приподняла свои оплывшие груди, и при взгляде на них губы у нее характерно вздрогнули. Дутру было знакомо это ее выражение лица.

— Вот поэтому! — сказала Одетта.

Они заговорили о другом, но с этого дня Одетта перестала заниматься зарядкой и ела в свое удовольствие. Она заплатила театру неустойку и принялась искать сюжет для нового скетча.

Дутр подходил, предлагал помочь — она сердилась:

— Иди! Иди погуляй. И уведи ее отсюда. Все наши неприятности из-за нее.

Дутр не спорил. Он перестал спорить и возражать. Он просто молча уходил. Молчал он и гуляя с Гретой. Лениво и медленно шли они рядом. Грета носила теперь темные очки. Глаз ее больше не было видно. Дутр брал ее за руку, она не отнимала руки, но оставалась молчаливой и безучастной. Он показывал на море и разводил руками, делая вид, будто плывет.

— Ja, — говорила она.

Вконец отчаявшись, он бормотал: