Одетта передернула плечами и покрутила у виска пальцем. У нее было слишком много трудностей и настоящих забот, чтобы обижаться.

— Мы уезжаем, — объявила она однажды утром Дутру, который брился, сидя на ступеньках фургона и не отрывая глаз от фургона Греты.

— Куда? — рассеянно спросил он.

— В Тулон. Я получила ангажемент для тебя и для…

Она подбородком указала на фургон.

— Будете выступать в кинотеатре «Варьете» перед сеансом.

— Что? В кино? — недовольно протянул Дутр. — Но мы все-таки…

— Хотела бы я знать, на каком ты живешь свете, — оборвала его Одетта.

Дутр вошел в фургон с намыленной щекой и открытой бритвой в руке — обнаженный до пояса, тонкий, мускулистый, с атласной, лоснисто поблескивающей кожей. Увидев его, Одетта крепко стиснула руки. От него веяло юностью и солнечным светом. Одетта больше не сердилась.

— Вот он, контракт, — сказала она, — посмотри и подпиши его… Теперь ты подписываешь контракты.

Дутр подхватил стул, оседлал его с рискованным изяществом и быстро пробежал глазами бумагу.

— Пять тысяч за выступление?

— На такое мы и рассчитывать не могли.

— Но… Неужели ты всерьез? Мы ведь получали…

— А несчастный случай?.. Ты забыл?

Сидя почти что рядом, они посмотрели друг другу в глаза. Дутр закрыл бритву и бросил на стол к машинописным листам контракта.

— Да, несчастный случай, — повторил он.

Оба молчали: он — сложив на груди руки, она — приводя в порядок бумаги в папке.

— Что было, то было, — сказала она наконец. — Так подпишешь?

Она подтолкнула к нему ручку. Он не шелохнулся.