Грейс усмехнулась.

— А дома сыграешь?

— Если захочешь.

— Обязательно захочу. Какую-то сопливую песенку о любви.

— Фу, Грейс! Ты что, Руби? — Улыбнулся Осборн.

— Я не буду выкладывать это в интернет, обещаю.

— Тогда сыграю. Но она будет грустная и длинная.

— То, что и нужно.

Грейс замедлилась и дала Осборну догнать себя. На лице ее сияла счастливейшая улыбка. Дальше они пошли рядом.

Запах фестиваля чувствовался на подходе к первым палаткам. Ветер, холодный и сильный, дул спускающимся в спину и не давал почувствовать ароматов. Но стоило Осборну перейти невидимую черту, как он уловил первые нотки фестиваля.

Сильнее всего пахло сладким тестом. Ластвилль славился выпечкой, потому что добавлял в товары секретные ингредиенты. Славился он и вином, которое не отличалось изысканностью вкуса, но почему-то считалось особенным. Кажется, местные производители, которых было не больше трех, победили в местном соревновании. Славился Ластвилль и яблоками, которые на вкус напоминали сухую грушу. Славился фигурками. Славился всем, чем славились и другие, но по-особенному. Но за пределами города о его наградах мало кто знал.

Площадь тонула в палатках. Десятки торговцев в старых костюмах рекламировали товары. Торговали всем подряд: от сувениров ручной работы и еды до колечек с черепами из интернет-магазинов и записных книжек с просроченными календарями. Туристы бродили от палатки к палатке, прикидывая, чего не смогут купить на родине, и выбирали какую-то чушь, осознав, что ничего особенного равно не отыщут, а что-то привезти нужно.

Осборн осмотрелся и хмыкнул. И правда, настоящий средневековый карнавал, освещенный вспышками телефонных камер. Бедняки и богатые на равных. Люди в общей куче, не разберешь, кто есть кто. Всеобщее веселье и равенство на один день, а завтра — все как прежде. Они изучали это по истории в университете на первом курсе.

Грейс выглядела сосредоточенной. Казалась, она кого-то высматривала в толпе, морщилась, закрывала глаза и думала, а потом вдруг заявила:

— Пойдем?

— Куда?

— Веселиться! Смотри, здесь же так много всего.

— Ну, раз пришли… — неуверенно начал Осборн, но не успел закончить. Грейс, не дослушав ответа, потянула его в сторону центра площади, где вокруг чумного столба стояли люди и фотографировались. Кто-то даже показывал знак «пис».

Грейс и Осборн расталкивали туристов и продирались к сердцу веселья, где музыка была громче, а ароматы — ярче. Грину в миг стало дурно. Он огляделся и захотел поскорее исчезнуть, но даже пошевелиться не вышло.

Никто точно не мог сказать, что отмечал Ластвилль каждый год. По времени то был Хэллоуин, но празднество никак не похоже на привычный праздник. Это средневековый карнавал, шумный, нарядный, пахучий и плотный, а день чествования духов мертвых, и ощущался скорее насмешкой, еще большей, чем везде. О празднике в Ластвилле знали все. Наслышанные о его странности туристы приезжали из разных уголков света и привозили деньги, а жители, любившие наряжаться в средневековые костюмы, работали актерами. Каждый, от мала до велика, приходил на ярмарку. Кто-то одевался на манер средневекового человека, а кто-то изображал из себя прохожего, совершенно незаинтересованного в происходящем и словно случайно забредшего на ярмарку, но оставшегося из-за большого интереса. Дома не украшались пластиковыми черепами и тыквами, чтобы не портить вид на фотографиях. Здания пытались превратить в музейные экспонаты. Весь город превращался в огромный театр.