Мы прошли через сосняк, который отделял поляну от берега Иртяша. От заставы осталось несколько кирпичных построек и серый ангар. Клочки старого асфальта тонули в зубастой траве.

— Это место называлось «Застава морской части номер 6777», — сказала Кэрол. — Никогда не понимала, почему «морская»? Для солидности, что ли?

— А почему Жигулевское море — море?

За ангаром обнаружилась обветшалая часовня с остроконечной крышей, двери которой были заколочены. У пирса стояли две лодки, весельная и моторная. Они нехотя ворочались на волнах, почёсывая друг о друга бока.

Иртяш выглядел безмятежным. Противоположный берег выдавался в нашу сторону мысом. Мелкая волна ложилась причудливым узором.

— Озёрск, — кивнула Кэрол.

Я присмотрелся, но никаких построек не увидел: только ровный гребень леса.

— А вон там, — показала она правее, — когда-то был дом Игоря Курчатова. А дальше есть ротонда с колоннами, её с воды видно.

— Где же сам Озёрск? Он вроде бы сохранился?

— Он должен быть дальше, за лесом. Я никогда не была. Но Лис говорит, там много интересного.

Она подставляло лицо слабому ветру.

— Думаешь, они тебя простят? — спросила она вдруг.

— Простят? За что им меня прощать?

— Не знаю… Тебя же ищут.

— Это не важно, — ответил я. — Они не знают всех деталей.

— А ты знаешь, кто убил Эдика?

— Мне пока достаточного знать, что это не я.

Мы вернулись в лагерь перед обедом. В моём случае трапеза состояла из пресной овсяной каши и чёрствого хлеба, которые Тогжан выдал, как мне показалось, с издёвкой на лице. Я с лёгкой завистью поглядывал на Кэрол, которая ела гречку с вполне сносной на вид котлетой.

Сам Ронис так и не появился, что нервировало меня. Солнце начинало клонить к горизонту, и в пустоте безделья я не мог избавиться от мыслей о тех сплетнях, что Подгорнов распускает в моё отсутствие.

От хождения заболели руки, не привыкшие к костылям, и я предпочёл уйти в сарай и ждать возвращения Рониса там, растянувшись на лежанке. Незаметно я заснул, а когда проснулся и первым делом выглянул в окно, увидел Рониса. Он колдовал около мотороллера, выдёргивая из его недр свечи, как гнилые зубы.