– Введи-ка меня в курс, и я возьму ситуацию под контроль.

– Мои люди уже на местах, вмешательство в подготовленную операцию не принесет пользы. Если получится с арестом, я обязательно отражу в отчете участие СС.

– Что мы тут делаем?

– Над Брикебеком, недалеко от Шербура, отмечена активность авиации – одномоторный моноплан резко набрал высоту для парашютного прыжка. Предполагаем визит британского агента. Еще у жителя Брикебека украдены документы, в том числе дорожный пропуск. Если англичанин побывал в Брикебеке, его очевидная цель – Париж, а самый прямой путь – железная дорога, так что мы встречаем поезд Шербур – Париж в надежде задержать человека с документами некоего Огюста М. Пьенса, ресторатора и владельца гостиницы, не скрывающего своих симпатий к рейху.

– Британский агент!

У Боха зажглись глаза. Это же настоящий клад! Тут орденом пахнет! Повышением в чине! Он мигом представил себя в образе оберштурмбанфюрера Боха. Низкорослый толстяк, получивший от мускулистых однокашников кличку Гретель, мигом поднимется в чине! Они еще пожалеют, что завязывали узлом его кальсоны!

– В случае удачного завершения операции задержанного передать СС для допроса. Махт, предупреждаю: если понадобится, я полечу в Берлин. Вздумаешь препятствовать работе СС – узнаешь, какими бывают последствия.

Известно какими. «Русские танки! Дистанция триста! Заряжай! Огонь по команде!» – «Герр майор, я их не вижу! Снег слепит, пальцев не чувствую, панорама заиндевела!»

Хотя наглая кража произошла у полковника на глазах, он ничего не сказал, да и вообще никак не отреагировал. Видимо, его разум, слишком увлеченный воспоминаниями о восхитительных событиях 1912 года, в частности о первом одиночном полете, был не способен обрабатывать новую информацию. Преступление, свидетелем которого стал полковник, не могло иметь ничего общего с замечательным французским другом, считаные минуты назад внимавшим ему с восхищением и глубочайшим уважением и, без преувеличения, боготворившим его, как эпического героя. Увиденное не укладывалось в шаблоны восприятия, и поэтому сознание временно отказалось от него в пользу других удовольствий, а именно предстоящего рассказа о полковничьих приключениях в Великой мировой войне, о том, как он – вы не поверите! – пожимал руку самому Рихтгофену, и о крушении, в котором его собственная левая рука навсегда лишилась подвижности. Случилось это в 1918-м, и, по счастью, он сумел перелететь через линию фронта с изорванным в клочья хвостом и рухнул вблизи своих траншей. Одна из его любимых историй.